Предпринимались попытки с различных сторон объяснить психологические причины столь длительного пребывания Гитлера в этом общежитии. На начальном этапе основной причиной могло являться стремление к спасительной анонимности, столь желанной после провала на экзаменах в академию. Вскоре к этому присоединились и другие мотивы. Жизнь в общежитии, для которой характерна возможность контакта со многими людьми, давала ему шанс уйти от одиночества, не связывая себя в то же время ни с кем слишком тесными узами и, таким образом, не раскрывая сферу личного. Кроме того, там он нашел столь необходимую аудиторию, которая, как некогда друг Кубицек, могла выразить по отношению к нему почтение и восхищение, в которых он нуждался для подтверждения нарциссизма. После катастрофического поражения, подобного тому, которое потерпел Гитлер в Вене, для людей, страдающих крайними формами нарциссизма, существует единственная возможность избежать психоза с тяжелейшими последствиями. Эрих Фромм полагает, что эта возможность дается только очень одаренным людям и состоит в том, что «они могут попытаться переделать действительность так, чтобы их грандиозные фантазии стали реальностью. Однако для этого необходимо не только наличие у такого человека таланта, но и наличие соответствующих условий. Чаще всего такого рода решение проблемы становится доступным для политического лидера в кризисную эпоху. Если лидер обладает даром говорить с массами, если у него есть талант организатора масс, то у него появляется шанс воплотить свои грезы в реальность. Часто демагог, находящийся на грани психоза, спасает самого себя от окончательного помешательства тем, что заставляет «безумные» поначалу идеи принимать как «разумные». В политической борьбе таким лидером движет не только жажда власти, но и необходимость самому спастись от собственного безумия». Если, по Фромму, нарциссизм Гитлера и дальше продолжал оставаться несломленным, то он должен был искоренить унижение, «отомстив «врагам» и доказав, что возникшая под влиянием нарциссизма картина является не фантазией, а реальностью».
Вначале Гитлер направил свою ненависть на метрополию дунайской монархии — этот город и его пестрое население по своему национальному составу были повинны в том, что ему не удалось осуществить мечты и иллюзии своего детства. В мире нарциссических грез он представлялся себе непризнанным и отвергнутым гением. В письме того времени впервые появляется мысль о предназначении: «Я без преувеличения все еще верю, что мир много потерял от того, что я не смог изучить технику живописи в академии. А может быть, судьба предназначает меня к чему-то иному?»
Свои личные неудачи все чаще он пытался объяснить самому себе и всему миру специфическими общественно-политическими особенностями Вены, в результате чего все сильнее становилось чувство неприятия и отвращения к «плавильному котлу» самых различных рас и народов, и все мысли и чаяния все больше обращались к Германии, которую он начал считать своим истинным «отечеством». Потом он писал, что предпринял своего рода анализ общественной ситуации в тогдашней Вене, в результате чего смог узнать теневые стороны этой роскошной столицы, поначалу притягивавшей его, как магнит, и впоследствии на основе этих венских впечатлений выработать свое «мировоззрение». Вена не только укрепила немецкий национализм, укоренившийся в нем еще до юго, как он ступил на землю австрийской столицы, но, кроме того, позволила разглядеть трех главных, по его мнению, врагов, угрожавших самим основам существования немецкого народа господ, а именно: «расово неполноценных» славян, марксистов и евреев. Решающим шагом к правильному пониманию «еврейского вопроса» стало, по его собственным словам, открытие, состоявшее в том, что евреи — не просто немцы, исповедующие еврейскую религию, как он думал раньше, а некая самостоятельная раса. Это понятие расы, родившееся уже в Вене, стало ключевым моментом его идеологии, тесно связанным с заимствованным у Ланца фон Либенфельса социальным дарвинизмом, согласно которому в вечной борьбе за существование победить молот только самый умелый.
В целом же дальнейшая жизнь Гитлера в Вене по-прежнему проходила в атмосфере раздвоенности между действительностью и фантазией. Этому человеку был присущ чрезвычайно выраженный нарциссизм, никто из ближних не вызывал у него ни чувства настоящего участия, ни серьезного интереса, он жил мечтой о покорении мира, но пока еще не имел конкретного представления о том, как он будет осуществлять эти честолюбивые планы. Он был исполнен также ненавистью и жаждой отомстить человеческому обществу и отдельным его представителям за нанесенные унижения. Накопившаяся и не имеющая выхода агрессия была обращена против всех и каждого, врачи тоже не составили исключения. Вот одно из его писем того периода, в котором содержится первое упоминание о необычайной подверженности Гитлера к вегетативным расстройствам: «Безусловно, речь идет не более, чем о маленькой желудочной колике, и я пытаюсь избавиться от нее, перейдя на диету (фрукты и овощи). Врачи же сплошь идиоты — смешно подумать, как можно говорить о том, что у меня может быть нервное заболевание».