Насколько не прельщала его перспектива службы в австрийской армии, настолько же велик был энтузиазм, с которым он после начала первой мировой войны уже 16 августа 1914 года записался добровольцем во Второй баварский пехотный полк. Следует сказать, что в этом энтузиазме он был далеко не одинок — его разделяли многие писатели, художники и ученые Германии. 1 августа, в день когда германский император объявил мобилизацию, он выразил этот энтузиазм явно гипертрофированно. Охваченный слепым фанатизмом, он, по его же собственным словам, «упал на колени, от всего сердца благодаря небо». По мнению известного психиатра того времени Вильгельма Ланге-Айхбаума, подобная типично психопатическая реакция Гитлера объясняется «безусловным преобладанием эмоционального начала, недостатком разума и самоконтроля со всеми вытекающими отсюда последствиями». Это плещущее через край воодушевление было вне всяких сомнений вызвано прежде всего немецким национализмом Гитлера, но, также вне всяких сомнений, свою роль здесь сыграло и другое обстоятельство: начало войны пришлось именно на ту фазу его жизни, в которой провал в мюнхенской академии окончательно поставил крест на мечте о карьере художника. Война избавила его от давящей необходимости принимать решение о дальнейшем направлении жизни. Конечно, стоило поблагодарить небо, за то, что оно мановением волшебной палочки избавило его от этой заботы и позволило сменить печальное существование жалкого и униженного судьбой неудачника на гордую жизнь бравого солдата Германской империи, преисполненного сознанием важности возложенной на него задачи! Если до сих пор он чувствовал себя изолированным от общества, то теперь он стал ценным членом некоей общности людей, человеком, который может внести свой вклад в укрепление Германии и в ценности немецкого национализма, который впервые может почувствовать себя мужественным героем, а не жалким и непризнанным неудачником, как это было на протяжении всей предшествовавшей жизни.
Неудивительно, что солдат Гитлер был весьма ревностен в исполнении своего долга. На войне он пользуется уважением начальства, за храбрость его награждают Железным крестом первой и второй степеней. Недавний бездельник и праздношатающийся превратился в дисциплинированного, корректного и ответственного человека — в общем, изменился диаметрально. Тем не менее и во время войны типичные черты его характера не претерпели существенных изменений. Фронтовые товарищи определили его для себя как интеллектуала с ними он вел себя сдержанно, с чувством интеллектуального превосходства и, если позволяла обстановка, постоянно читал книгу Шопенгауэра «Мир как воля и представление». Он и в окопах любил поспорить, и в конечном счете у однополчан сложилось о нем впечатление, как о задаваке, болтуне и большом любителе громкой фразы. Иногда они даже опасались за его психическую нормальность, например, тогда, когда он вылепил из глины какие-то фигурки, расставил их на краю окопа и обратился к ним с речью, в которой обещал после победы построить народное государство.
Много раз он чудом избегал смерти, и это еще больше укрепило его в убеждении, что он избран «провидением» на роль спасителя немецкого народа. Одержимый этим чувством, он однажды обратился к товарищам с пророчеством, смысл которого они в большинстве своем едва ли тогда поняли: «Вы еще обо мне услышите! Подождите, пусть придет мое время!».
Подобные слова может произнести только тот, кто уверен в своем мессианском предназначении. Уже в то время он обдумывал задачи, которые встанут перед ним по окончании войны. Вот что он писал в письме ассессору Эрнсту Хеплу в феврале 1915 года: «…Каждый из нас думает только о том, как бы поскорее окончательно поквитаться с бандой… тем из нас, кому повезет вновь увидеть родину, найдут ее более чистой и очищенной от иностранщины, и что потоп крови, который день за днем течет здесь против мира международных врагов, сметет не только внешних врагов Германии, но и разрушит наш внутренний интернационализм».
Война также предоставила Гитлеру возможность полностью предаться страсти к разрушению и уничтожению. Будучи преисполненным безоговорочной верой в справедливость социал-дарвинизма, он при виде страданий и смерти на войне испытывал не ужас и отвращение, как всякий нормальный человек, а глубокое удовлетворение. Позднее он совершенно серьезно утверждал, что годы, проведенные на войне, были самым счастливым временем в его жизни.