В чем же, собственно, состояла необычность ораторского дара Гитлера? Ораторское искусство — это искусство расчленять и строить. При чтении рассуждений Карла Чуппика создается впечатление, что в начале двадцатых годов успехи Гитлера в этой области были весьма скромны: «Речь Гитлера риторически слаба, интеллектуально равна нулю, наиболее сильным ее моментом является способность оратора передавать эмоциональное возбуждение… Возможно, Гитлер верит в то, что говорит; во всяком случае, успех ему приносит тон эмоциональной убежденности. То есть примитивнейшая ступень ораторского искусства».
Однако Гитлер меньше всего стремился, выражаясь его же собственными словами, произвести впечатление на «либеральных интеллигентов и бумагомарак». Ему было гораздо важнее привести свои идеи, уходящие корнями в мелкобуржуазную среду, в соответствие с мышлением большей части среднего класса Германии. И если его идеи были весьма посредственны, то они были тем более «репрезентативны», ибо выражали именно то, чего боялись и на что надеялись многие современные ему немцы. Причем он сознательно не только выбирал тональность, которая должна была пробудить деструктивные инстинкты побежденной нации, но и пытался направить внимание этой нации на важность восстановления старинных немецких представлений о ценностях, которые грозили исчезнуть с исчезновением вильгельмовской Германской империи. К этой концепции он, кроме всего прочего, целенаправленно добавлял антисемитизм, который еще до первой мировой войны лежал в основе крайне правых течений в Германии и вполне вписывался в спектр желаний определенной части современного ему общества.
По сообщению Фрица Видемана, бывшего командира роты, в которой служил Гитлер, уже в последний период войны возникали дискуссии, в которых он не скрывал своей безграничной юдофобии. Военное крушение Германии и связанная с ним глубокая травма нарциссической психики усилила ненависть Гитлера к евреям, но также и к большевикам и всем прочим соучастникам «ноябрьского преступления» в такой мере, что даже бывший шеф рейхспечати Дитрих называл его не иначе, как «демоном, одержимым манией национализма». Примечательно, что уже в сентябре 1919 года Гитлер включил в свой первый манифест (своего рода «экспертное заключение» по еврейскому вопросу) обязательное с его точки зрения решение «еврейской проблемы». В этом документе, между прочим, говорится следующее: «Антисемитизм из чисто эмоциональных побуждений находит свое высшее выражение в форме погромов. Антисемитизм разума должен, однако, привести к планомерному законному преодолению и устранению еврейских привилегий… Его конечная цель, однако, должна состоять в безоговорочном удалении евреев вообще».
В своих речах Гитлер использовал еще один элемент, который без промаха действовал на массы, когда в памяти еще свежи были ужасы первой мировой войны. Речь идет о концепции «аутентичного внутреннего переживания», как это называет Джозеф Стерн. Собственное «фронтовое переживание» было главным козырем Гитлера. Он не уставал пользоваться этим козырем, убеждая массы в том, что каждое его слово является выражением самых искренних чувств. Собственное фронтовое переживание заменяло детально разработанную программу и апеллировало к чувствам масс. Эту апелляцию к чувствам он очень умело вновь и вновь пускал в ход с некоторыми вариациями: «Вот мой опыт, вот мои железные убеждения, вот мое репрезентативное переживание мира. Это тот источник, который освящает мою любовь и мой гнев».
Фанатик, умеющий так убедительно представить свое дело, выглядел в столь политически неустойчивое время, как двадцатые годы в Германии, вне сомнения, «чрезвычайно привлекательной фигурой», которая легко могла повысить свой ранг до «избавителя». В основе главного его дара — при помощи слов увлекать за собой других людей, подчинять их своему влиянию и убеждать — лежала отчасти также способность сознательного использования голоса как инструмента, позволявшая всякий раз достигать желаемого оптимального воздействия. При необходимости он вставлял в свои речи приступы дикого гнева, распаляя своей страстью аудиторию. Эрих Фромм считает, что гнев Гитлера был настоящим, но приступы гнева ни в коей мере не были неконтролируемыми, они планировались с холодной расчетливостью. Этот ораторский дар положил начало политической карьере Гитлера, которого за сенсационный эффект пропагандистских выступлений называли «барабанщиком». Уже на первом массовом собрании партии в банкетном зале мюнхенской пивной «Хофбройхаус» 24 февраля 1920 года он, несмотря на бурные споры, сумел перекрестить ДАЛ в «Национал-социалистическую немецкую рабочую партию» (НСДАП) и предложить ей «не подлежащую изменениям» программу, состоящую из 25 пунктов. Он оставил рейхсвер, в котором до сих пор состоял, и с этого момента посвятил себя исключительно политической агитации. Когда в партийных рядах стали слышны голоса недовольства стилем его работы, он, угрожая отставкой, сразу же потребовал для себя пост Первого председателя с диктаторскими полномочиями. Тут же основоположник партии Дрекслер лишился своего поста, и на его место был поставлен Гитлер со следующей формулировкой: «В знак признания Ваших огромных знаний… Вашего редкого ораторского дара комитет выражает готовность наделить Вас диктаторскими властными полномочиями и с чувством глубокого удовлетворения примет Ваше согласие занять пост Первого председателя». Этот «византийский тон последующего обожествления», наверное, уже тогда раздувал и усиливал тлевшее в нем сознание предназначенности судьбой.