Охранник, понимая, что это была больше игра на публику с целью устрашения Назарова, дабы привести его в пригодное для откровенной беседы состояние, просто кивнул, а вот участковый четко ответил:
– Так точно, господин полковник! Есть стрелять, не раздумывая! Только прикажите, пожалуйста, своему телохранителю, чтобы он вернул мне табельное оружие.
– Вот возле вертолета и вернет, потому что спички детям – не игрушка, – пообещал Гуров, подумав, что этот дуралей действительно от избытка усердия может выстрелить.
Гуров и Илья вышли из конторы на улицу. Сказать, что стоявшие там люди обалдели, значит промолчать. Подобного развития событий никто из них не мог предположить даже в пьяном бреду. Это что же такое должно было случиться, чтобы самого начальника прииска взяли и арестовали совершенно непонятно за что, а вот Батюшкину, который кабинет в щепки разнес, за это ничего не было? Немного в стороне от них стояла белая как мел Настя, все в том же платье, платке и в резиновых котах, как их называют в деревнях, надетых на босу ногу. Наверное, и до нее дошли слухи о том, что происходит в конторе, или она, удивленная визитом незнакомых людей, сама сюда прибежала, чтобы узнать, что случилось. Но вот то, что она все видела и слышала, было, судя по ее виду, несомненно.
– Ну и чего ты с голыми ногами? – пробурчал Илья. – Заболеешь же!
Он скинул с себя куртку, накинул ее на плечи жене, причем той она оказалась почти по щиколотки, подхватил ее на руки и быстро зашагал по улице. Стараясь не отставать, Гуров шел за ними и по дороге думал, как же бабы должны ненавидеть Настю за то, что муж к ней так относится, заботится, на руках носит, на все, что угодно, готов ради нее пойти. Да, такую любовь редко встретишь! Именно любовь, а не партнерство во имя семьи, дома, детей и материального благополучия. Вот и думай после этого, что лучше: брак по трезвому расчету и здравому смыслу или вот такая беззаветная любовь, причем взаимная, которая связывает этих людей всю их жизнь.
Когда они подходили к дому Батюшкиных, Гурову пришлось еще больше ускорить шаг, чтобы войти во двор вместе с ними – ему очень не хотелось общаться наедине со сторожившей двор собакой. Но опасался он зря, потому что это оказалась молодая лайка, грязная, но все равно настолько красивая, что больше походила на большую игрушку.
– Ты не бойся, – пробурчал Илья. – Она не злая, больше подружка для жены и детей, чем сторож – чего у нас брать-то?
Войдя в дом, Гуров огляделся: вокруг все было очень чисто, но, мягко говоря, очень небогато. Хотя, будучи главным инженером прииска, Илья, несомненно, получал немало. Но чтобы достойно содержать такое количество детей, этого было явно недостаточно, так что пособия, которых Назаров грозил лишить Илью, были нелишними.
– Присаживайся, я сейчас! – сказал ему Илья и скрылся с женой на руках в другой комнате, откуда донесся его голос: – Ты согрейся и начинай собираться. Ты же все слышала?
– Слышала, Илюшенька! – ответила ему жена. – Неудобно-то как чужих людей обременять, тем более губернатора.
– Так это ненадолго! – успокоил ее он. – А потом уедем куда-нибудь, как всегда мечтали.
Вернувшись к Гурову, он начал собирать на стол, предупредив:
– Сейчас чай поставлю, тогда и поговорим.
Управился он быстро, поставил на стол блюдо с нарезанным пирогом, разлил чай и только после этого спросил:
– Так о чем ты со мной поговорить хотел?
– Илья, речь пойдет о делах неприятных, так что я прошу тебя держать себя в руках, – начал Гуров. – Скажу сразу, я знаю, что твой сын ни в чем не виноват, но мне нужно знать всю правду и об этом случае, и обо всем остальном. Молчать Дима умеет, это я уже понял, а мне нужно, чтобы он мне все откровенно рассказал, и Ольга тоже.
– Ну, то, что мои дети ни в чем не могут быть замешаны, я и без тебя знаю, – уверенно ответил тот. – Только ты объясни сначала, в чем там дело и о чем Димка молчать должен.
– Обязательно расскажу, но ты сначала скажи мне, как твои дети дома оказались, – попросил Гуров. – Поверь, это очень важно.
– Ну, 26-го днем позвонил мне почему-то с Ольгиного телефона какой-то мужик, – начал Батюшкин. – Сказал, что он из интерната, где объявили карантин и поэтому решили распустить детей по домам. Вот и привезут моих вертолетом, когда до них очередь дойдет, может, ночью, а может, утром. Ну, это практика известная, такое уже было, вот я и не удивился. Жену только предупредил, что дети возвращаются, и все. И действительно, где-то под утро я услышал, как вертолет неподалеку тарахтит. Вышел за ворота и на звук пошел, чтобы детей встретить, а тут они и сами мне навстречу бегут. А невдалеке кто-то стоял и курил – я огонек сигареты видел, наблюдал, наверное, чтобы дети нормально до дому добрались – темно же, а фонарей у нас тут нет. Потом огонек исчез, а там и вертолет улетел. Ну, дети стали дома жить, по хозяйству помогали. Друзей у них здесь нет – так уж получилось, вот они и за ворота-то не выходили. В общем, все нормально было. А сегодня утром я еще затемно на прииск уехал, а тут меня Назаров в контору дернул. Я приехал, а он передо мной только что травой-муравой не стелется, хотя на самом деле ненавидит лютой ненавистью.
– И я знаю, почему, – покивал ему Гуров.
– Тем лучше. Я сначала ничего понять не мог, смотрю на него, как баран на новые ворота. Ну, тут уж он открытым текстом мне и сказал, что влип Димка в очень нехорошую историю, и счастье великое, что никого за собой не потащил, а промолчал. Вот пусть он и дальше молчит, потому что самому ничего не будет – ему еще только тринадцать лет, а вот другие из-за его болтливости пострадать могут. А уж он мне за это и премиальные в размере оклада выпишет, и детей моих младших в санаторий отправит… Словом, наобещал мне молочных рек с кисельными берегами. Я ему сказал, что доносчиком мой сын никогда не был, но вот если кто-то все сам поймет и прямо его спросит, то он ответит, потому что врать не приучен. Ну а что было дальше, ты сам и видел, и слышал. А разговаривать со своими детьми я тебе не разрешал потому, что заместителем у Назарова работает брат его жены, так что арест своего родственника он мне не простил бы!
– Скажи, а почему вы отсюда не уехали? – удивился Гуров. – Ведь живете же, как во вражеском окружении!
– Почему «как»? – невесело усмехнулся Илья. – Только ехать нам некуда.
– Ну, к родителям Насти. Или к твоим родителям, – предложил Лев.
– Мои не примут, – усмехнулся Илья. – Я же из семьи священника. Единственный сын, а остальные девчонки. Отец хотел, чтобы я, как и все в нашем роду, по его стопам пошел, а я после армии другую стезю в жизни выбрал. Вот он мне этого и не простил.
– Но бог же заповедовал прощать, – напомнил ему Гуров. – Кому, как не священнослужителю, это знать!
– А то, что теория с практикой иногда не стыкуются, ты не слышал? – вопросом на вопрос ответил Батюшкин. – Так что я как ушел из дома, так больше туда не возвращался. Учился и работал, а летом особенно. Мы строили теплицы в одной деревне, там-то я Настю и повстречал. Посмотрел и понял, что просто умру, если она моей женой не станет. Я ей тоже понравился, потому что под юбку залезть не норовил, да и на сеновал не зазывал – воспитание другое. А у нее своя беда. Семья у них очень небогатая, а посватался за нее сынок главы районной администрации. Партия более чем завидная. Вот и просватали ее, у нее самой не спросив. А ей было лучше в омут головой, чем за него замуж, потому что сыночек этот, родителями донельзя забалованный, своими похождениями и гулянками не только на весь район, но и на всю область прославился, так что цену ему знали, но деньги! А главное, что ни парню этому, ни его родне сама Настя, девчонка деревенская, была сто лет не нужна. Он хотел перед другими выпендриться, какая у него жена писаная красавица – вот такой бзик на него нашел. Топнул ногой и заявил: «Хочу!» А его родители, видимо, понадеялись, что он, на ней женившись, угомонится. Вот я ее, можно сказать, прямо из-под венца и увел, а остальные ребята в бригаде моей нас прикрыли. Так что к ее родне нам тоже ходу нет. После института я и подался сюда с ней и с Егором – это наш старший, – объяснил он, – потому что здесь жилье обещали. Но, даже несмотря на это, желающих забраться в такую даль все равно не нашлось. Один я таким дураком оказался.