диктует. Иррациональное есть лишь инструмент рационального, поскольку только рациональное может по-настоящему действовать и куда-то вести. Это согласовалось как с аристотелевской схоластикой[75], так и с возрожденческим платонизмом, со стойко-классической традицией, а также со всеми нравственными представлениями, которые господствовали вплоть до окончания XVIII в, и идеалом которых является «свободный и разумный человек» (homo liber et sapiens), человек, подобный Катону или Сенеке, мудрец, подчинивший разуму свои влечения и страсти, владеющий своими аффектами, – т. е. с комплексом представлений, которому противостоят три объекта, репрезентирующие господство аффектов: большая масса людей, женщины и дети. Разум диктует. Оборот dictamen rationis перешел из схоластики в естественное право: так говорится и о законе, предписывающем наказания или какие-либо иные правовые последствия[76]. Если представление о диктате в первую очередь вытекало из превосходства разума, то, независимо от этого, оно было также и следствием чисто технического интереса. В ходе дальнейшего исследования мы вновь и вновь будем убеждаться, что содержание деятельности диктатора состоит в том, чтобы достичь того или иного результата, что-то «исполнить», например победить врага, умиротворить или низвергнуть политического противника. Речь всегда идет о каком-то «положении дел». Поскольку нужно достичь конкретного успеха, диктатору приходится, применяя конкретные средства, напрямую вмешиваться в причинно-следственный ход событий. Он действует, предвосхищая определение, которое будет дано ниже, можно сказать, что он – «комиссар действия». он представляет собой исполнительную власть, в отличие от инстанций, всего лишь принимающих решения или выносящих судебный приговор, от deliberare и consult are. Поэтому когда речь действительно идет о каком-либо крайнем случае, он может и не соблюдать общепринятых норм. Ведь если в обычные времена применение конкретных средств для достижения конкретного успеха (например то, что дозволяется делать полиции для обеспечения общественной безопасности) отличается известной регулярностью и поддается расчету, то в отношении крайнего случая можно только сказать, что диктатор вправе предпринимать именно все те действия, которых потребует положение дел. Таким образом, вопрос здесь ставится уже не о правовых соображениях, а о том средстве, которое в данном конкретном случае годится для достижения конкретного результата. Ход действий здесь тоже может быть правильным или неправильным, но эта оценка относится только к тому, правильны ли принятые меры в ситуативно-техническом смысле, целесообразны ли они. Оглядка на препятствующие права, на согласие третьих лиц, чьи интересы ущемляются, учет благоприобретенных прав, следования по инстанциям или возможности обжалования могут быть «противны сути дела», т. е. стать вредными и неправильными в ситуативно-техническом смысле. Поэтому-то при диктатуре превалирует исключительно цель, освобожденная от всех правовых препятствий и определяемая только необходимостью достичь того или иного конкретного состояния. Но там, где в принципе имеет место только технический интерес к государственным и политическим делам, правовые соображения точно так же могут стать нецелесообразными и противными существу дела. Чисто технической концепции государства остается недоступна безусловная, не зависящая от целесообразности собственная ценность права. Такая концепция интересуется не правом, а лишь тем, насколько целесообразно функционирует государство, т. е. только исполнительной властью, которой в правовом смысле может и не предшествовать никакая норма. Помимо рационализма и чистого техницизма здесь заключено третье отношение к диктатуре: в рамках исполнительной власти все исполнительные органы должны быть безусловно подчинены интересу технически выверенного хода событий. Если не слепого, то все же скорого и точного повиновения требует исполнительная власть не только в особом смысле слова, например военная власть, но и применительно к судебному приговору – само его исполнение не должно становиться зависимым от согласия чиновника-исполнителя в том смысле, что он мог бы перепроверять объективность приговора, имеющего законную силу. Вне сферы деятельности верховной власти никакая организация тоже не сможет хорошо функционировать, если исполнители, руководствуясь какими-либо интересами, станут претендовать на самостоятельное действие или контроль, исходя из других точек зрения, нежели точка зрения технической функции. Самое обыкновенное транспортное предприятие не сможет работать, если тот, кто должен осуществлять перевозку, будет испытывать к перевозимым вещам иной интерес, нежели именно заинтересованность в их перевозке. Если бы почтовому служащему вменялось в обязанность проверять содержание доставляемых писем, то это означало бы, что техническая организация почты используется для целей, лежащих вне сферы этой организации, что неизменно противоречило бы ее техническому совершенству. Другими словами, в рамках слаженно функционирующей исполнительной власти, когда условия ее деятельности уже оговорены, никаких разъяснений, согласований, совещаний с исполнительным органом больше не проводится.
вернутьсяSt. Thomas Aquin. Summa theol. Pars I. Qu. I. Art. 2 ad 3 (Opera. T. VI): «Всякая иррациональная природа соотносится с Богом, как инструмент – с изначальным деятелем» (Tota irrationalis natura comparatur ad Deum sicut instrumentum ad agens principale). Сущность иррациональной природы состоит в том, что она «как бы порождаема или ведома чем-то другим» (quasi ab alio acta vel ducta). «Не может быть воли в том, что лишено разума и интеллекта» (Non potest esse voluntas in his quae carent ratione et intellectu), потому что оно не улавливает всеобщего и побуждается влечением (appetitus) к какому-то определенному благу. Это утверждение важно и для понимания «общей воли» (volonte générale) у Руссо. «Однако ясно, что частные причины приводятся в движение причиной универсальной: так правитель государства, стремясь к достижению общего блага, своею властью приводит в движение все частные государственные учреждения» (Manifestum autem est quod particulares causae moventur a causa universali: sicut rector civitatis, qui intendit bonum commune, movet suo imperio omnia particularia officia civitatis).
вернутьсяИз бесчисленного множества примеров упомянем следующие: St. Thomas. Summa theol. L. II. 91, lc.: «Закон в первую очередь есть некое предписание (dictamen) практического разума» (Nihil aliud est lex quam quoddam dictamen practicae rationis in principe). Встречаются также «предписание ума» (dictamen mentis), «предписание закона природы» (dictamen legis naturae). дальнейшие указания см, в лексиконе Шютца. Duns Scotus. Oxon. IV. D. 46. Qu. I. № 10: «Интеллект воспринимает с легкостью, прежде чем того захочет воля, но он не воспринимает с определенностью, как следовало бы делать, поскольку воспринимать означает диктовать» (intellectus apprehendit agibile antequam voluntas illus velit. sed non apprehendit determinate hoc esse agendum, quod apprehendere dicitur dictare). Suarez Fr. De leg. III. C. 2. № 3: «предписание естественного разума» (dictamen rationis naturalis). Grotius H. De jure belli ac pacis. L. I. C. 16. § 1: «о диктующем естественном разуме» (dictante naturali ratione). Hobbes Th. De cive. Ill, 25: законы природы «продиктованы неошибающимся разумом» (dictata rectae rationis). Leviathan. С. 12: всем пророкам приходится утверждать, что их слова «продиктованы» Богом или каким-нибудь духом. Locke J. Civil government. II, 8: мы делаем то, что нам «диктует холодный рассудок и совесть» (calm reason and conscience dictate). V, 56: Адам мог сообразовать свои действия «с тем, что ему диктовал закон разума» (according the dictates of the law of reason). Массачусетская Декларация прав человека 1780 г. (art. II): «предписания, продиктованные его собственной совестью» (dictates of his own conscience and reason). Кант еще говорит о предписаниях разума, dictamina rationis. У Монтескье и Руссо диктует уже сердце. В конце концов смысл этого слова рассредоточивается: диктовать может чувство, энтузиазм, все что угодно. Пример словоупотребления в формулировке позитивного закона: Joh. Limnaeus. Juris publici imperii Romano germanici. T. V (3 Aufl. Straßburg, 1657). T. I. С. II. C. 8. № 36: «принудительный закон (lex coactive) – это закон, который диктует наказание» (lex quae poenam dictitat). также Capitula-tiones Imperatorum (ed. alt. Straßburg, 1648. P. 8): император Карл «диктует» (dictitat) в Золотой булле. Pufendorf. De jure nat. et gent. L. VIII. C. 8. § 3: «наказания, предписанные законом» (poenae in lege dictatae) и др.