Но может ли социалистическая партия использовать свою власть для чего-нибудь другого, а не для проведения социализма? Она тотчас же должна была приступить к этому и беспощадно, без колебаний устранить все препятствия, стоящие на пути социализма. Если при этом возник конфликт между демократией и новым режимом, режимом, который вопреки громадной популярности, быстро завоеванной им, не располагал большинством в государстве, тогда тем хуже для демократии. Тогда ее нужно заменить диктатурой, а это сделать было тем легче, чем моложе была народная свобода в России и чем меньше она пустила корней в народных массах. Задачей диктатуры стало теперь проведение социализма. Этот наглядный урок не только должен был увлечь еще сопротивляющиеся элементы собственной страны. Нет, он должен был побудить к подражанию и толкнуть к революции также и пролетариев других капиталистических стран.
Какая колоссальная отвага мысли, полная соблазнительной прелести для каждого пролетария, для каждого социалиста. За что мы боролись полстолетия, что так часто казалось близким и что снова и снова отодвигалось, наконец-то должно было осуществиться. Не удивительно, что пролетарии всех стран приветствовали большевизм. Факт пролетарского господства перевешивал все теоретические соображения. К тому же всеобщее сознание победы питалось еще и полным незнанием социальных условий соседа. Только немногим выпадает на долю возможность изучить чужие страны; большинство же думает, что за границей все обстоит в сущности так, как и у них, а там, где этого не думают, там создают себе поистине фантастические представления.
Отсюда очень упрощенное представление: повсюду господствует один и тот же империализм; отсюда же ожидание русских социалистов, что народы Западной Европы стоят к политической революции столь же близко, как и народы России, и другое ожидание — что элементы социализма имеются в России, как и в Западной Европе. А то, что совершилось затем, после полного разложения армии и разгона Учредительного Собрания, то было следствием раз принятого направления.
Все это очень понятно, хотя и неутешительно. Но менее понятно то, что наши большевистские товарищи не стали объяснять и оправдывать свой образ действий своеобразным положением России и стечением особых обстоятельств, которые, по их мнению, не предоставляли никакого другого выбора, как только диктатура или уход от власти. Они пошли дальше. Для обоснования своего образа действий они построили совершенно новую теорию, придав ей всеобщее значение.
Мы объясняем себе это одной чрезвычайно симпатичной нам чертой, а именно: их громадным интересом к теории.
Большевики-марксисты, они пропитали доступные им пролетарские слои страстным увлечением марксизмом. Но их диктатура противоречила положению Маркса о том, что ни один народ не может перепрыгнуть через естественную фазу развития или отменить ее декретами. Где же найти для этого марксистское обоснование?
Тогда своевременно вспомнили про словечко Маркса о диктатуре пролетариата, которое он употребил в 1875 г. в одном из своих писем. Правда, этим словом он хотел обозначить политическое состояние, а не форму правления. Мигом оно было применено к той форме правления, которая была дана господством советов.
Но разве Маркс не сказал, что при известных обстоятельствах дело может дойти до диктатуры пролетариата и что это состояние неизбежно при переходе к социализму? Правда, почти одновременно он заявил, что в таких станах, как Англия и Америка, переход к социализму может совершиться мирным путем, что достижимо только на основе демократии, а не диктатуры; следовательно, он сам доказал, что под диктатурой он не понимает уничтожения демократии. Защитники диктатуры не смутились этим обстоятельством. Так как Маркс объявил, что диктатура пролетариата неизбежна, они возвестили, что советская конституция, лишение противников советов прав, это и есть та форма правления, соответствующая существу пролетариата и неизбежно связанная с его господством, — форма правления, признанная самим Марксом. Как таковая, она должна существовать до тех пор, пока существует господство самого пролетариата, пока не будет повсюду проведен социализм и не исчезнут классовые различия. Этим устанавливается, что диктатура не временное преходящее оружие, вынужденное обстоятельствами, уступающее место демократии, как только наступает более спокойное время, но состояние постоянное.
Соответственно этому девятый и десятый тезисы говорят: