Но Громов помнит, что в припадке бешенства его предок убил свою жену и помнит также, что он не только похож на него внешне, но и унаследовал его нрав. И поэтому, боясь собственных эмоций, боясь не совладать с собой, он считает, что лучше уехать, пока не наломал дров. Громов выходит через черный ход, тот самый, где я его впервые и увидела… Ну да! Именно поэтому и кухарка, и Маша не видели, как он уезжал! Итак, он выходит во двор, садится в машину… Или нет, он идет к машине, достает мобильный и звонит своему адвокату и просит того начать дело о разводе. Это слышит Дима. Ему не нужно объяснять, что это означает для него и для Анны. Снова беспросветная нищета, из которой они с таким трудом выбрались.
Дима бежит к Анне и требует, чтобы та немедленно ехала вслед за Громовым и каким угодно способом заставила Матвея изменить решение. А дальше… Здесь возможны разные варианты. Скорее всего, Анна кричит, что ей надоело, что Дима подкладывает ее под толстые кошельки! Она устала и хочет жить так, как ей нравится. Ведь Громов перевел на ее счет приличную сумму, и этого ей вполне хватит. Ей да, а Диме?
Не знаю, кому из них пришла в голову мысль снова «словить кайф». Теперь об этом можно только гадать. Но факт остается фактом. Анна снова едет к «друзьям», чтобы заправиться и одновременно расслабиться. Однако она перебирает и… умирает. Дима должен был знать об этом. Иначе он бы не стал твердить Громову, что Анна уехала за границу. А узнать об этом он мог только одним способом — прийти в милицию на опознание, увидеть труп Анны и сказать, что он не знает эту женщину. Зачем ему это было нужно? Деньги. Он ведь сам сказал, что они не родные брат и сестра, и в случае ее смерти он никак не мог претендовать на свою долю в наследстве. А вот если сестричка просто сбежала… Тогда совсем иной расклад. Он может жить в ее доме, пользоваться ее счетами да и прочими благами…
На улице стемнело, а я все сидела в галерее и не хотела отсюда уходить. Я сидела в темноте… Мне иногда нравится, особенно, когда я чувствую усталость, находиться в полной тьме. Тогда я чувствую странное единение с окружающими меня вещами, мы словно начинаем говорить на одном языке… И многое, очень многое из сложного и непонятного становится простым и очевидным. Так было и сейчас. Даже без недостающего фрагмента я знала все, что произошло в тот роковой день в усадьбе, и почему была убита графиня. Что ж… Я ей не судья. Если она и была в чем-то виновата, то заплатила за это сполна. Но именно сегодня вечером я поняла и другое… Я поняла, зачем она приходила ко мне и о какой помощи просила.
— Привет, — услышала я за спиной самый родной в мире голос. — Что ты сидишь в потемках?
— Включи свет, — попросила я Матвея.
Он сразу же исполнил мою просьбу.
Я посмотрела на него и поняла, что вопрос, как все прошло, попросту неуместен.
— Ужинать будешь?
Он отрицательно покачал головой. Подошел ко мне, сел рядом и прижал меня к себе.
— Все кончено, Бельчонок. Теперь остались только формальности.
Я покрепче обняла его.
— Ее показывали Диме. Но он ее не опознал.
— Я догадалась. Надеюсь, он навсегда исчез отсюда?
— Да, — ответил Громов, — можешь не волноваться. Я заехал к нему на обратном пути и доходчиво объяснил некоторые вещи. Больше мы его не увидим.
Мы замолчали. Просто сидели рядом, обнявшись. И это тихое, спокойное, я бы даже сказала умиротворенное чувство для меня и было самим счастьем.
— Знаешь, — прервал наше молчание Матвей, — я когда ехал домой, все думал, что бы тебе подарить…
— И что? — спросила я.
— Придумал. Сейчас покажу.
Громов поднялся и подошел к стремянке, стоявшей возле одной из стенок галереи. Взял ее и поставил рядом с портретом графини. Я недоуменно смотрела на него. Вот уж действительно, мужчины и женщины — существа с разных планет. Перед тем как он уехал, мы говорили о портрете графини. И что, Матвей решил, что он мне необыкновенно нравится? Но тут Громов повернулся ко мне.
— Знаешь, Бельчонок, я подумал, что у меня есть акварель, которая очень тебе дорога. И мне хотелось бы вернуть ее тебе…
— «Ландыши!» — закричала я.
А потом бросилась к Матвею. Боже мой, из всех подарков, которые можно было бы мне подарить, он выбрал самый чудесный в мире! Я обняла Матвея и поцеловала его.