Синеглазый опирался о перила с внешней стороны лестницы и наблюдал с презрительной ухмылкой, как толстый кудрявый юнец, едва ли старше меня, притопывал ногой, пружиня телесами, и утверждал визгливым голосом:
– Она моя! Я все выплатил Совету! За-ра-нее! Специально, чтобы другой не перехватил!
– Ага, даже запасы твоего семейства истощились… Исхудал-то как, штаны п-а-адают, – вставил ехидно синеглазый. – Или жиру поубавилось от нетерпения стать, наконец, мужчиной?
– Я… Я… – захлебнулся в слюне и возмущении толстяк.
Стражники прыснули, но член Совета с бородкой клинышком встал на защиту юнца:
– У нас есть закон. Почему мы должны его нарушать? Чем ты, Эдэр, это обоснуешь?
– Я уже все сказал. Степницу передал жрец Акху для Паула, а тот удалился в пещеры для ритуалов перед праздником Духа Огня. Куда прикажете девать девчонку? Я подержу ее в участке. Пересидит пару дней, если дуба не даст.
– Но мы ведь степнякам воду дали, шлюзы открыли! Значит, плата наша, а не жрецов, – заявил клинобородый.
– Не мы открыли, а помощник жреческий. По любому, она из помеченных, – спокойно кивнул в мою сторону синеглазый, – и рассматривать ее как женщину не стоит. Помеченные не важно какого пола и точно не годятся для деторождения.
– Непригодные для деторождения находят себе место в общем доме, – вставил мерзкий носатый глосс с висячей серьгой во втором ухе. – И тоже приносят пользу.
«О, духи! Какую еще пользу?.. Ту, что Шеска говорила?!» У меня поползли колкие мурашки по спине, и волоски на руках встали дыбом.
– Да-да, воду открыли, значит, и Дикторат должен свое получить. Бесплатно только мухи летают, – заговорили одни.
– Однажды нарушишь правила, и их уже никто не станет соблюдать. Закон есть закон. Всем свое место, – отвечали другие.
– Не вижу повода для споров. Нам не сообщили, что везут помеченную. Акху не желторотый помощник, чтобы делать такие промашки, а вот соленые, что дань возят, раз от разу ерунду мелют всякую. Уже раз пороли, видно не хватило, – вставил высоченный седой мужчина с пронизывающе холодным взглядом синих глаз – таких же почти, как у незнакомца, который притащил меня сюда. Тоже широкоплечий и мускулистый, несмотря на возраст, он сидел по центру и явно был тут за главного. – Помечена она или нет, у нас на счету каждая. Верховному Паулу ее обязательно покажем, когда вернется. А пока, согласно закону, мы не можем признать ее помеченной. Значит, пусть отрабатывает воду в общем доме или как имущество одного из наших граждан.
Синеглазый Эдэр не отступил:
– Так значит так. Заберу ее себе. Заплачу все, что надо.
– И ты готов бросать деньги на ветер? – возмутился седовласый.
Гигант равнодушно пожал плечами.
– Вот! Во-от! – взметнулся толстый юнец. – Эдэр просто хочет влезть без очереди! Забрать женщину, которая предназначалась мне! Что скажут люди, когда узнают, что сыну командо все дозволено?!
– Забываешься, А́мос! – рявкнул на него седовласый, а советник с бородкой шикнул на жирдяя со своей стороны.
«Ого, сын командо! А это, может быть, сам командо?!» – ахнула про себя я, сообразив, что вижу перед собой самого главного из глоссов, да что там глоссов – повелителя всего Диктората, о котором у нас говорили, понижая голос, наполняя слова ужасом и ненавистью.
Толстяк отступил в страхе и принялся кланяться:
– Простите, Верховный. Простите! Я не хотел… Я преклоняюсь перед вашим величием. Только ваш сын…
– Будешь распускать язык, скоро его лишишься, – грозно предупредил командо.
Я вздрогнула и уставилась себе под ноги. От ощущения, что меня продают, словно ветошь на рынке, сдавило в висках. Внутри кипело возмущение, смешанное с омерзением и злостью. Нёбо опять свело привкусом железа. Я скосила глаза на толстяка – у того обильно вспотели нос и шея. От одного вида его слюнявого, губастого рта стало до тошноты противно.
– К тому же, никто еще не доказал, что она не детородна, – поднял палец родственник толстяка.
– Зато наверняка опасна, – сказал Эдэр. – Судя по тому, что произошло на площади. Помеченные быстро умирают после проявления дара. Но раньше они хлопот другим не доставляли. А эта наверняка дел натворит, если не запереть.
– Это все твои выдумки, Эдэр, – пробормотал Амос.
Гигант усмехнулся и обернулся ко мне: