В ушах звенели слова Флойда: «Помните, Артаир, вам нужно держаться ровно по центру туннеля. А он может быть извилистым, переменного диаметра. Всё зависит от вашего мастерства пилота…»
На голографическом экране словно нарастал клубок огромных чилопод, толщиной в столб. Плазменный ускоритель? Надо перестроить маршрут, надо перестроить, — билась в голове мысль.
И вот страшная сила, готовая перемолоть в смертельной мясорубке, вдруг ослабла, и я увидел глаза Тодри прямо перед собой, мерцающим контуром прорисовался такой родной и близкий силуэт. И я вновь обрёл уверенность, устремившись прямо туда, куда она звала меня.
— Тодри, почему я не вижу звёзд? Всё вокруг залито чернильной тьмой.
— Дорогой, ты забыл? Когда летишь быстрее скорости света, свет звёзд не поспевает за твоим кораблём.
— Но лететь быстрее скорости света невозможно. Это нарушает все законы физики…
— Здесь другие законы.
— Где здесь? Почему я слышу тебя, но не вижу? Я всегда видел тебя. Ты всегда была рядом. Тодри, дорогая, вернись.
— Я здесь, я всё время здесь. Всё время-время-время…
Голос искажался, то становился выше, то падал до гулкого баса.
— Время? А что такое время? Прошлое, настоящее и будущее?
— Здесь всего этого нет. Мы лишь пытаемся расставить в огромном пространстве вехи, «крючки», за которые зацепится крохотный кусочек нашей жизни.
— Без тебя у меня больше нет жизни.
Не было взрыва, лишь страшная вибрация и нахлынувшая невыносимая волна боли, скрутившая тело сверху донизу.
Сознание вернулось мгновенно, я увидел над собой отливающей мягкой желтизной потолок. Так низко, что смог дотронуться до него рукой. Когда он приподнялся, я присел и увидел Финли в белом халате, нашего врача, под наблюдением которого находился я и все члены моего отряда. Знакомое помещение медбокса. Стены, испускающие тёплый умиротворяющий свет. Полупрозрачное «яйцо» медкамеры.
— Ну что ж, всё в порядке, Флаэрти, — сказал Финли удовлетворённо, рассматривая голографический экран, усеянный закорючками, в которых черт мог ногу сломать. — Есть, правда, определённые отклонения.
— А что именно?
— Ну, как вам сказать. Расположение органов поменялось местами. Но все функционирует нормально.
— Ничего себе нормально! Как это вообще возможно?!
— Вы прошли, словно по ленте Мёбиуса и вернулись в ту же точку. Но расположение ваших органов стало зеркальным. Сердце теперь слева, печень — справа.
— Зеркальным? — я схватился за левую сторону груди, услышав торопливый, прерывистый стук. — Но у меня всегда сердце было слева, как у большинства потомков землян.
— Вот как? — Финли мягко улыбнулся, как улыбаются малышу или безумцу, только чтобы не рассердить и не расстроить. — Думаю, вы ошибаетесь. Последствия сильного переутомления.
В глубокой задумчивости я вышел из медбокса, медленно прошёлся по коридору. Лифт поднял меня на смотровую площадку. Прозрачный купол из стеклокона казался невидимым и не отделял от бездны, откуда смотрели бледные звезды.
Что-то заставило меня посмотреть в обзорный телескоп, и я тут же наткнулся на плазменный ускоритель, похожий на огромный клубок чилопод, сжатый с двух сторон блестящими полусферами. Это странно. Кажется, я уничтожил его. Почему же не видно ни одного повреждения?
Я заказал чашечку латте, присел за столик, бездумно поглядывая на огромный вращающийся экран, на котором одновременно шла пара сотен передач.
— Привет, Арти, — знакомый голос заставил вздрогнуть.
Я поднял взгляд, и мурашки пробежали по спине. На этот раз спутницей Юриуса оказалась не юная куколка, а цветущая молодая женщина.
— Это Тодри, — объяснил он, как обычно без приглашения плюхнувшись за мой столик. — Журналистка. Пишет серию статей о нашем эксперименте.
— Тодри Холт.
Я задержал на миг в ладонях пухленькую ручку с трогательными как у младенца ямочками и вновь ощутил себя молоденьким старлеем, который только что вернулся из академии. Рубашка взмокла под мышками.
— Тодри, мы раньше не встречались? — превозмогая неловкость, задал я глупейший вопрос.
— Нет, ну что вы, — она мило, но совершенно нейтрально улыбнулась. — Хотя я многое о вас знаю. У вас потрясающе интересная биография. Полковник в тридцать пять лет. Герой войны с трозаками…
Она начала рассказывать, а я слушал её чуть хрипловатый голос, всматривался в обжигающую синеву глаз, россыпь родинок на шее у ключицы. Любовался медовым отблеском волнистых пепельных волос, тяжёлым водопадом, осыпавшим её округлые плечи. И почему у меня так кружится голова? Как будто я перебрал лишку.