— Ты не хочешь вернуться в бассейн с бокалом вина и во взрослой компании?
— А если Эшли проснется и начнет звать тебя?
— Ничего страшного. Там есть динамик, по которому мы будем знать, что делается в детской.
Мэкки села на краешек шезлонга. Гордон тут же сел рядом и, откинувшись назад, обнял ее. Бокалы с вином были забыты. Прижавшись друг к другу, они стали смотреть на звезды.
— Ты знаешь, что я влюбился в тебя, Мэкки? — шепотом спросил Гордон, наклонившись к ее уху. Здесь, под звездным небом, слова любви прозвучали легко и свободно, и Гордон облегченно вздохнул. Он был счастлив, наконец-то решившись их произнести. Мэкки должна понять, что она не мимолетное увлечение скучающего миллионера, а его будущая спутница жизни.
Тишина.
— Тебя так потрясло мое признание, что ты лишилась дара речи, или тебе нечего сказать мне? — спросил он.
Что она может ему сказать? Что именно это и хотела от него услышать? Что ей пришлось долго томиться в ожидании этих слов? Но верно и другое — она не готова к столь важному шагу.
— Бывает, что счастье… пугает, — тихо проговорила Мэкки.
— Пугает?!
Она вздохнула:
— После всего, чего мне пришлось натерпеться с Брюсом… — Она осеклась на полуслове. Ей было трудно объяснить, что переполняло ее душу.
— Брюс?! При чем тут Брюс? Он исчез из твоей жизни восемь лет назад! — недоуменно воскликнул Гордон.
— Знаю. Я понимаю, что это выглядит по меньшей мере смешно, но… я так долго была одна… Плюс еще Эшли.
— Чем Эшли-то тебя испугала? — спросил вконец расстроенный Гордон.
— Нет, не она сама, нет. Меня пугает ответственность за ее воспитание, образование и так далее, которую мне придется взять на себя. Помнишь, ты как-то сказал, что я похожа на кукушку?
— А, вон оно что! Но послушай, когда это было? Я тогда тебя совсем не знал! Не знал, что вы с Эшли так подружитесь!
— Но я действительно не умею обращаться с детьми!
— Какой вздор! Научишься. Вспомни, в какой восторг пришла Эшли, увидев твои подарки! К тому же ей нравится играть с тобой.
— Но материнство — это не только подарки. Дарить подарки и играть с ребенком может любой, не обязательно мать или отец.
— Верно. И Эш не всегда такая милая и послушная, как сегодня. Бывает, она ничего не хочет есть, кроме крекеров и кукурузных хлопьев…
— …бывают ночи, когда она плачет не переставая, отчего кажется, что у нее поднялась температура, — напомнила ему Мэкки.
— Ты с этим отлично справилась, — сказал он.
— Куда мне! Я испугалась и позвонила тебе.
— И правильно сделала. Главное — вовремя позвать на помощь. И вообще, у родителей должны быть здравый смысл и интуиция, а этого у тебя не отнимешь.
— Вспомни, как я растерялась в пятницу вечером, когда у Эшли заболел животик.
— Ты помогала мне и успокаивала Эшли. Ты была просто чудо! Не слишком ли ты строга к себе?
Пока Мэкки обдумывала его слова, что она «просто чудо», Гордон повернул ее лицом к себе, после чего она уже не могла думать ни о чем другом, кроме как о его страстных поцелуях.
В понедельник Мэкки вылетела в Атланту в служебную командировку. Гордон регулярно названивал ей: в субботу вечером, чтобы убедиться, что она благополучно доехала до дома, в понедельник утром в ее контору, прямо перед ее отъездом в аэропорт, в понедельник вечером и рано утром в среду уже в Атланту.
— Мисс Смит, это служба «Будильник», — сказал Гордон официальным тоном. — Вообще-то я могу предложить более приятный способ будить тебя.
— И как же?
— А ты попробуй догадаться.
— Ну, и как же? — повторила Мэкки.
— Представь наше пробуждение на огромной кровати… я ерошу тебе волосы, обнимаю и целую тебя… Затем я…
— О! Твое воображение богаче моего! Мне придется принять холодный душ, чтобы прийти в себя и заняться делами.
Как потом выяснилось, чтобы заниматься делами, холодного душа было мало, так как день выдался на редкость неудачный — одна неприятность сменяла другую. Мало того, что заседание суда было отменено из-за болезни ответчика, так еще и задержали вылет из Атланты в Даллас по техническим причинам.
Долгое ожидание в аэропорту Мэкки скрашивала мечтами о Гордоне, вспоминая их неторопливые разговоры, его пылкие взгляды, объятия и поцелуи.
Вспомнила она и об Эшли и ее проделках — как она тискала бедную Клио, как засыпала в обнимку с плюшевым мишкой или динозавриком, как осваивала новые слова.
Мэкки с улыбкой вспомнила, как малышка сначала приняла имя «Мэкки» за слово «мама» и как потом придумала имя «Мэф».
Сидя в самолете и глядя в иллюминатор на иссиня-черное небо, Мэкки взвешивала все «за» и «против» совместной жизни с Гордоном и Эшли. Ясно одно: так больше продолжаться не может. Она должна сделать окончательный выбор. Сейчас она находится на распутье, и любое промедление может обернуться для нее новой трагедией.