Те 129 человек, существование которых зависит от Джорджа Нейлора, – это все люди чужие, живущие на дальнем конце пищевой цепи. А сама эта цепь настолько длинна, извилиста и запутана, что у производителя и потребителя нет никаких шансов узнать хоть что-то друг о друге. Спросите одного из этих 129 едоков, откуда взялся его стейк или бутылка содовой, и он скажет: «Из супермаркета». Спросите Джорджа Нейлора, для кого он выращивает свою кукурузу, и он ответит вам: «Для военно-промышленного комплекса». И оба будут по-своему правы.
Я прибыл на ферму Джорджа Нейлора как никем не избранный представитель его «группы ста двадцати девяти». Мне было интересно узнать, кого и что я найду на дальнем конце пищевой цепи, которая обеспечивает мне возможность жить. Конечно, не существует способа выяснить, является ли именно Джордж Нейлор тем человеком, который вырастил ту кукурузу, которой накормили того бычка, что стал бифштексом на моем столе. Или пошла ли именно его кукуруза на сырье для изготовления подслащенной безалкогольной шипучки, которую пьет мой сын. Или сделан ли из кукурузы Нейлора хоть один из дюжины ингредиентов куриных наггетсов. Каждое из девяноста тысяч зерен, составляющие бушель кукурузы (один бушель кукурузы весит примерно 25 килограммов. – Ред.), имеет свою судьбу, каждое идет по своей тропке, одной из бесчисленного количества тропок, пронизывающих продовольственную систему страны. Но, подобно тому как при каждом вдохе человек имеет шанс вдохнуть частицу последнего вздоха Цезаря, так и одно из зерен кукурузы, выращенное на ферме Нейлора, может добраться до меня – а если не до меня, то до вас обязательно… Ведь именно на этом кукурузном поле в штате Айова (или на других подобных полях) рождается большая часть того, что мы съедаем…
2. Строим кукурузный город
День, когда я приехал, оказался единственным ясным днем за всю неделю, поэтому мы с Джорджем провели большую часть этого дня в кабине его трактора, пытаясь одновременно познакомиться и засеять кукурузой последние 65 гектаров, оставшихся в хозяйстве свободными. Через пару недель после нашей встречи он перешел на работу с соевыми бобами. На этих полях две культуры сменяют друг друга год за годом – таков здесь классический севооборот, заведенный еще в 1970-х годах. (Именно с того времени соевые бобы начали играть роль второй опоры, на которой стоит промышленная система производства еды. Соя изначально тоже шла на корм скоту, но затем проложила путь к человеку и теперь входит в две трети всех переработанных пищевых продуктов.) Большую часть дня я протрясся на импровизированной грубой подушке, которую Джордж смастерил для меня из рваных мешков для семян, но через некоторое время он позволил мне сесть за руль трактора…
Вперед, назад и опять вперед, по полмили за каждый заход… Сев кукурузы меньше всего напоминает не только сев, но даже обыкновенное вождение трактора. Скорее это выглядит как шитье нескончаемого покрывала или заполнение страницы в тетради повторениями одного и того же предложения. Проход за проходом… Снова и снова… Снова и снова… Однообразие усугубляется монотонным ревом двигателя, лучшие годы которого остались в далеком прошлом… Через некоторое время ты впадаешь в гипнотический сон. Но каждый проход через это поле, пока еще безликое и ровное, – это еще один гектар, засеянный кукурузой, еще тридцать тысяч семян, которые попадают одновременно в восемь рядов через пары дисков из нержавеющей стали, а затем заравниваются роликами, упрятывающими семена в бороздах…
Сорт семена, которыми мы засеивали поле, назывался Pioneer Hi-Bred 34H31. Каталог компании Pioneer Hi-Bred характеризовал этот сорт как «адаптированный гибрид со значительным агрономическим и урожайным потенциалом». Отсутствие при описании данного сорта ярких эпитетов, обычных для каталогов семян, по-видимому, отражало тот факт, что сорт 34H31 не содержал так называемого гена YieldGard («защитник урожая»), присущего генно-модифицированной кукурузе от компании Monsanto. Pioneer тогда как раз продвигал именно такие сорта, и потому генно-модифицированной кукурузе 34B98, упомянутой на той же странице, составители каталога уже приписывали «выдающиеся показатели урожайности». Несмотря на заманчивые обещания производителей семян, Нейлор в отличие от многих своих соседей не выращивает генно-модифицированные организмы. Он инстинктивно не доверяет нынешней технологии («Они балуются с тремя миллиардами лет эволюции») и не считает, что за мешок семян стоит платить лишние двадцать пять долларов в виде «налога на технологию». «Конечно, урожайность вырастет, но все, что ты сверху получишь за эту кукурузу, нужно будет вернуть обратно в виде премии за семена. И мне непонятно, почему я должен отмывать деньги для компании Monsanto». Нейлор считает, что продажа генно-модифицированных семян – это последняя глава в старой истории обмана. Фермеры, стремясь увеличить урожай, принимают от компаний очередные инновации, но тут же обнаруживают, что максимальную выгоду от увеличения производительности труда получают не они, а как раз те компании, которые продали им эти инновации.