Теперь-то Стас по-настоящему понимал Дзирта До’Урдена, покинувшего Мензоберранзан ради непредсказуемой и опасной Поверхности. Вот только Дзирта впереди ждали слава и приключения, верные друзья и любовь прекрасной лучницы Кэтти-Бри, а Стаса… Стас догадывался, что ни любви, ни дружбы, ни уж тем более славы на Речном вокзале в четыре часа ночи (или это уже утро?) с ним не случится. Это точно будет приключение. Но вряд ли со счастливым концом.
На пересадочной в центре его попросили выйти из метро.
— Поезда уже не будет, молодой человек, — сказала тучная дежурная по станции. Края форменного пиджака едва сходились на могучей груди, и между пуговичками с эмблемами метрополитена образовались зазоры. — Поднимайтесь. Вызывайте такси.
У него не было денег и телефона, поэтому до Речного пришлось идти пешком. С освещением в центре было получше, чем в спальных районах: бешеная иллюминация у ночных клубов, подсветка скульптурных ансамблей на площади Независимости, стройная цепочка фонарей, спускающихся к набережной по одному из семи холмов города. Мир словно помогал Стасу не сбиться с пути своей осветительной уместностью. Если бы дело происходило в игре, Стас подумал бы: о, хороший дизайн уровня. Но он не думал ничего — просто старался держаться дорожки света и не слишком шаркать новыми кроссовками по старинной брусчатке.
Речная площадь была щедро подсвечена по периметру, визуально подсказывая: вот она, локация для твоей финальной битвы. Шаг ускорился сам собой, выпрыгивающее из груди сердце утроило усилия.
Мир его заметил — и каждая его составляющая, от камешка, попавшего в кроссовку, до ветра, обдувающего открытую шею, подтверждала это. Его заметили. Впервые в жизни Стас чувствовал себя не сторонним наблюдателем собственной жизни, а главным героем.
Спустившись на безлюдную площадь с отключенными фонтанами, он пошел к Речному вокзалу — это был единственный способ выйти на пристань, а ближе места к тому, «где все началось», не придумаешь. Вряд ли ночное свидание ему назначили на середине реки: скорее всего, Капюшонник позаботился о том, чтобы вокзал был открыт.
Часы на единственной башенке Речного показывали половину пятого. Опаздывать нехорошо, но Стас надеялся на понимание. Он постучал в дверь, и через несколько минут ему открыли. Он прежде почувствовал запах, чем разглядел, что это — лохматый сторож Григорыч. Запах был мерзкий и интенсивный, но какой-то уже привычный. Спасибо, матушка.
— Ты Стас Гордиенко? — спросил Григорыч, не выдавая никаких признаков узнавания. Неужели и правда забыл, кто ему тут бутылки побил и грозил донести начальству за пьянство?
— Да.
Григорыч впустил его и указал на один из выставочных залов.
— Тебе туда.
В зале его ждали двое. По силуэтам было понятно: парень и девушка. На обоих — куртки с капюшонами, скрывавшими лица.
— Капюшонники, — почему-то вырвалось у Стаса.
— Это звучит тупо, — сказала девушка, снимая капюшон. Волосы — в темноте неясно, светлые или темные, — собраны в пучок. Глаз не видно. Но голос… голос показался Стасу знакомым.
— Подождем? — обратился к девушке Капюшонник-парень. — Или начнем сами?
— Нам мозг вынесут, если начнем сами.
Девушка пыталась ответить шепотом, но зал был слишком огромен и слишком пуст, чтобы ее фраза затерялась по пути до Стасовых ушей. И ее голос. Он слышал его не раз. Он слышал его не раз и даже считал его приятным, вот только где? При каких обстоятельствах?
«Привет!»
Солнце бьет в окно, яркое и настырное, хотя уже не лето. Но солнце вездесуще.
«Тебе как обычно? Что-то вкусненькое?»
Рычит кофемашина, шипит взбиваемое паром молоко. Сыпется молотый перец.
— Инна, — осенило Стаса.
— Сюрприз, — мрачно сказала Инна, шагнув в треугольник искусственного света, льющегося из окна. Ее лицо казалось восково-желтым. Под глазами пролегли темные круги, тени предательски залегли, выдавая морщины, незаметные при свете дня. Все это время Стас воспринимал Инну как свою ровесницу и только сейчас, в таком прямолинейном освещении понял, что она взрослее. Может быть, даже на десять лет.