– Вот и замечательно! – девушка рассмеялась. – Пойдемте, в сад, я все вам покажу. Там папеньку и поздравите…
Александр даже слегка растерялся. Машеньку он видел на прошлое Рождество, и в памяти князя запечатлелся милый, угловатый подросток, только начинающий приятно округлятся в нужных местах. А где не надо – наоборот, затянутый, как гвардеец на императорском смотре, и такой же скованный. А сейчас перед ним вертелась цветущая барышня. По-прежнему чуточку курносая, в наивных золотистых кудряшках, но уже сознающая свою привлекательность и степень воздействия на мужчин, именно этим, неповторимым мгновением созревания.
И князю, если он всерьез настроился изменить холостяцкую судьбу, стоило поторопиться. Такая красавица в девках не засидится… Небось, уже от кавалеров отбоя нет.
– Помилосердствуйте, Машенька… Куда вы меня тащите?
– А пришли уже…
Девушка завернула за угол оранжереи и вывела князя на просторную площадку для бадминтона. На газоне оживленно переговаривалось несколько мужчин в парадных мундирах и костюмах, скорее всего обсуждая великолепного вороного жеребца, которого пара конюхов неспешно выводили перед ними по кругу.
Павел Дормидонтович оглянулся на голос дочери, увидел нового гостя и поспешил навстречу.
Надворный советник был невысок и несколько тучен, из-за чего весьма напоминал расхожую карикатуру на чиновника-мздоимца. Но, только внешне. По слухам, Долгопятов собственноручно забил до полусмерти какого-то проныру, попытавшегося всучить ему взятку. Лет двадцать тому… В это трудно было поверить, глядя в добродушное и радостно улыбающееся лицо. Впрочем, на то они и слухи, чтобы быль и небылицы в кучу смешивать.
– Александр Даниилович, рад вас видеть в нашем доме. Весьма польщен, – произнес исправник, первым протягивая руку.
– Благодарю вас, Павел Дормидонтович… Зная занятость моего отца, я взял на себя честь поздравить вас с именинами от всей семьи. Прошу принять… – князь протянул сверток. – От всей души…
– Неужели это то, о чем я думаю… – именинник обрадовался так, словно ему никогда прежде не дарили оружие. – Кстати, о вашем батюшке. Видел я их превосходительство в столице. Здоров, бодр. Велел кланяться…
– Более ничего? – Александр не удивился. Это было вполне в духе его отца. Губернатор умел предвидеть события, а на слова был скуп, как мытарь.
– Увы… – пожал плечами Павел Дормидонтович. – Вы же лучше моего знаете их сиятельство. Кремень. Монумент. Ничего, кроме государевой службы его не интересует…
Тут надворный советник сделал выразительную паузу и, значительно понизив голос, прибавил:
– Правда, мой секретарь покрутился в канцелярии и сумел разузнать, что их превосходительство наметил ряд инспекционных проверок по всей губернии… Пожалует и к нам. Никак не позже яблочного Спаса.
– Вот проныры, – неодобрительно пробормотал Александр, имея в виду пройдох секретарей.
– Что поделать, – согласился уездный исправник и, как бы в некотором замешательстве, принялся оглаживать усы. – А с другой стороны, благодаря их расторопности, и мы к приезду губернатора подготовимся как следует, и вы батеньку никаким сюрпризом не огорошите…
Павел Дормидонтович заговорщицки подмигнул и оглушительно расхохотался. Мол, знаем-знаем… были и мы молодыми.
– Папенька, вы неисправимы… – топнула ножкой Маша. – Даже собственные именины готовы в заседание превратить.
– И правда, князь, что это мы с вами, как делопроизводители в присутствии интригуем. Гляньте какого красавца мне наши купцы преподнесли. Орловский рысак. Трехлетка чистых кровей.
– Как кличут красавца? – поручику гвардии, хоть и броневозных войск, полагалось разбираться в лошадях. Тем более, князю.
– Буран…
– Хорош…
– Жаль, не выезжен совсем… – посетовал Павел Дормидонтович. – Придется либо тренера ему нанимать, либо в школу отдавать. А то мои конюхи загубят животину. Только и умеют, что запрячь да понукать…
– Стой! Держи!
После никто и объяснить толком не мог, как все случилось.
Конюхи водили жеребца на длинном поводу. Мужчины похваливали отменную стать. Обменивались между собой восхищенными репликами, но уже и на часы поглядывая. Пора бы, мол, и первую здравницу произнести. И вдруг Машенька, буквально только что стоявшая рядом с князем и отцом, каким-то невообразимым способом оказалась верхом на Буране.
На мгновение все застыли, пораженные прекрасной сценой, достойной быть запечатленной на картине или в скульптуре – девушка в белоснежном платье верхом на великолепном черном, как смоль коне. Но очарование продлилось только миг.