… Прекрасный колодец… подумала Вирджиния, закрыла кран и выпрямилась, снова чуть резче, чем могла себе позволить… значит, и это я уже не могу себе позволить… да, пространство вновь изогнулось, вывернулось дугой, отшатнулось куда-то в сторону, потом полетело к ней, оно было совсем независимым, чужим по отношению к ее собственному телу, и Вирджиния с трудом удержалась на ногах, схватившись за край ванны… прошли долгие минуты, прежде чем она справилась с головокружением, втягивающим ее вместе с окружающими предметами в какую-то точку, которая наверняка была где-то за пределами видимости и поэтому всасывала в себя все направления, вертикали, горизонтали, все опоры, в которые врос мир… потом ей все-таки удалось сесть на крышку унитаза… Она закрыла глаза. Нужно переждать… да, нужно время, чтобы каким-то образом организовать пространство вокруг… а потом как-нибудь умудриться встать… если я вообще смогу встать… медленно дойти до кухни, опираясь на внезапно обмякшие стены, открыть там шкафчик с аптечкой и достать лекарство… оно всегда там, и через час все придет в норму.
Через час все будет в порядке…
… вот почему мне снится Вена…
… и уже нет никакого порядка…
… а все шло так просто и ясно до тех пор, пока тот мужчина не сделал разрезы на ее теле…
… и до Маджини…
… все уже записано на наших ладонях, все предрешено, никаких неожиданностей, разве что предчувствие — ее нежелание знакомиться с Веной, когда ее еще можно было посмотреть — только Шиле и Мунк — а вне их какое-то смещение, легкое, но все же вполне достаточное, чтобы поверить, что она снова видит этот город спустя двадцать лет, а ведь жила здесь месяцами — почти двадцать, если уж быть точной, семнадцать, но точность не имеет значения, если, конечно, речь не идет о звуках, которые «бьются в тисках собственной судьбы»,
он так сказал,
и, вне всякого сомнения, был прав — она ведь только что пережила подобное, но слов, чтобы выразить это, у нее не нашлось —
… нужно действовать точно, человек обязан стремиться к абсолютной точности, к ее полному соблюдению, звук нужно буквально «вбить в тон», а это уже судьба… и звук не звучит…
так сказал тот мужчина,
который нанес ей раны… ну, а если без метафор — просто порезал ее, да, именно так.
Ничто не предвещало того невозможного, абсурдного, точного и в то же время такого естественного исполнения, а может быть, наоборот, все говорило о нем, но было глубоко скрыто за внешней обыденностью. Это был ее очередной концерт в Австрии, после победы на конкурсе, последнем, тоже в Вене, и она уже привычно, как всегда, посмотрела в зал из-за кулис, он был полон, огни люстр маняще поблескивали время от времени, оркестранты настраивали свои инструменты, и доносящееся до ее ушей ля, которое переливалось в кварту и квинту, расходилось кругами во всех возможных нюансах звука… обычно этот момент действовал на нее сосредоточенно-медитативно, но сейчас ей показалось, что флейтам не удается поймать точный звук, она даже привстала на цыпочках и удивленно посмотрела в их сторону — они как-то странно сбились с нужного тона, но быстро исправились, и она решила, что, скорее всего, дело в ее ушах, при этом как-то упустив момент, когда невидимая струна у нее внутри уже должна была натянуться так, как следует, хотя и в этом не было ничего смущающего — ведь когда она выйдет на сцену, именно ее скрипка должна дать окончательное ля, вбить его в выжидающе замолкшие инструменты, готовые его подхватить, а тогда уже и она примет этот звук в себя, но сейчас это была лишь предварительная настройка, возможно, касающаяся пока лишь каждого музыканта в отдельности… мигом позже свет в зале окончательно погас и дирижер прошел мимо нее, кивнул, улыбнулся почти нежно, сделав ободряющий жест рукой, она ответила ему и подумала, что они ведь почти незнакомы, только встречаются на репетициях, но ей приятно играть с ним, он очень хороший дирижер, исключительно хороший. Он поклонился элегантно, в сущности, все дирижеры это умеют, это обязательно, и в этих рутинных жестах они не отличаются друг от друга, ведь их смысл — успокоить, обозначить пространство музыки, незаметно его упаковать и окончательно оторвать от мира… ее жесты, с которыми она уже вот-вот появится на сцене, абсолютно такие же, неотличимо точные — просто защита и предъявление знаков, ориентирующих на размеренную сосредоточенность струны, настраивающейся у нее внутри — и она их воспроизводит, эти жесты, как всегда уверенно, а теперь — сделать несколько шагов, пропустить аплодисменты мимо ушей, поклониться, занять точное место…