… во времена вроде сегодняшних уже ни у кого нет алиби, нет смысла и обсуждать его, мы все это поняли. Уже известное уничтожает наши слова, и они стекают в туман неизвестного, где силуэты неясных очертаний мечтают встретить их, им слова нужны. Но мы не говорим об известных вещах, это так скучно, мы просто смотрим, и наши слова любят бакланов, любят золотые нити… последние лучи солнца вышивают ими свой рисунок на клубящемся облаке у нас над головами, превращая его в золотой город, а когда он растает, тают и слова… Но мы не знаем, почему мы остались, потому что вышли из света на этих скалах, как маленькие бакланы, вылупившиеся в своих гнездах. Это — источник наших слов, мы не знаем, и разговор имеет смысл лишь в границах колебания. Слова неустойчивы, и мы ищем их в своем молчании. Так мы узнаем свои собственные воспоминания, оставшиеся в зрачках других, в цветных отблесках радужных оболочек, в пальцах рук, в изгибе губ, в шагах, накладывающихся друг на друга и, еще глубже, в клетках тел, где воспоминания определяют горизонт наших действий. Мы чувствуем их. Там — картина нашей памяти, которая уже стала общей, там — следы иллюзий о временах, которые нас оставили…
… мы тоже могли уехать, вместо того чтобы так неожиданно для самих себя снять с себя ткань нашей жизни и всматриваться в полет дьяволиц, в море, в закат, одетые в мягкую верблюжью ткань, подаренную доктором. И мы могли спуститься по ступенькам и оказаться среди исчезнувших за углом, потерявшихся из вида — двадцати, двадцати одного, двадцати двух… тридцати — кто сосчитает их в тот ранний час, когда окно запотевает от собственного дыхания, а все чувства притупляются. Они потянулись друг за другом, вереницей, уехали, исчезли где-то, растаяли, некому было даже их пересчитать. Они оставили нас в ожидании, и после их отъезда оно вернулось, вывернулось, изогнулось, округлилось, вцепившись в собственный хвост… и уже никто не говорит об этом. Наше молчание так насыщенно, так вопросительно, потому что мы, в сущности, вообще не знаем, где оно, хотя слышали свист шин и шорох разлетевшихся камешков под ними. Значит, они действительно уехали, транспорт был им обеспечен, и они просто не захотели смотреть на закат и бакланов, на отблески света каждой волны, на молнии на горизонте, все чаще с приближением осени вспарывающие облака, и это так невероятно, что мы отказываемся в это верить… поэтому и молчим…
… мы молчим о них, потому что то, что было, лишь прорезь в сумраке прошлого… молчим и о себе, ведь мы и сами не знаем — почему мы остались? И может ли быть единственной причиной для этого солнечный луч, на который кто-то обопрется однажды? И хватит ли этого одного-единственного луча человеку, чтобы он решил остаться?
— хватит, раз мы ждем…
— а чего мы ждем?
… мы ждем первого снега… мы видим, как он приближается, притаившись в каждом облаке, как нависает над горизонтом и ползет к нам… но облако остается на небе, выворачиваясь над морем, оно давит его, давит нас, а потом раскрывается, наполняя воздух всего лишь холодной влагой — следами наших надежд… Снега нет. Наше ожидание — ошибка, мы, как дети, хотим порадоваться снежинке, севшей на кончик носа и потом превратившейся в каплю… но дети не ждут, они не видели снега, снег ждет их…