это из-за скрипки… я же впервые играла на ней…
… ничего, ничего, еще успеешь открыть ее душку…
и поцеловал ее…
… она и не собиралась менять что-либо, у нее не было на это ни времени, ни желания, новая скрипка захватила ее, я должна открыть ее душку, но каждый раз все звучало как-то не так, Маджини очень медленно поддавалась ей, покорно и методично,
я должна открыть ее душку…
порой к ней приходила та странная — кровавая — мысль, но это было ненавязчиво, вызывая скорее чувство неловкости и брезгливости, да и ее муж наверняка снова оказался прав, потому что после каждого концерта Мендельсон и Маджини приносили ей много цветов, буквально груды цветов — яркие букеты, отдельные цветы, маленькие букетики, некоторые из них жили по три дня, другие — по четыре, третьи выдерживали неделю, и ей никак не удавалось проследить процесс их увядания, гниения, отделить одни от других, разложить их на виды по срокам их нежной жизни, и ее номер в отеле пропитывался стойким запахом распада — от одного концерта до другого… а она никак не могла выбросить все, что уже начинало портиться… она даже попробовала как-то попросить организаторов гастролей не пересылать к ней в венский отель хотя бы цветы после концертов в провинции, это дорого и совсем излишне, но они не согласились, и все эти месяцы она так и жила среди умирающих, полумертвых и мертвых цветов…
… сколько ледяных цветов, и никакого запаха…
… на том последнем концерте она даже разглядела цветы в зале — заметила одно крупное желтое пятно где-то в центре, точно в тот миг, когда перешла к Andante, и, пока блуждала внутри лабиринтов до мажора, которые с трудом сдерживала, потому что они все время так и норовили уйти во всевозможные минорные трансформации, сама начала искать глазами это пятно, останавливаясь на любом приглушенном темнотой желтом пятне, которое могло быть вовсе и не цветком, а каким-нибудь ярким платьем, чьей-то пламенеющей шевелюрой, проблескивающим в темноте колье или диадемой… ее взгляд был незаметным и со стороны, наверное, казался абстрактно-сосредоточенным, но Вирджиния знала, что это не так, она почти не слышит себя и играет вовсе не здесь, не подвластная ни себе, ни звуку, но в краткие мгновения перед allegro molto vivace успела подумать… сейчас мне нужно собраться, иначе я не справлюсь, это так трудно, и сосредоточилась взглядом на каком-то белом пятне в первом ряду… белое ведь не цвет, в нем сочетаются все цвета, это просто лабиринт пустоты…
… ну, пора… решилась Вирджиния, она поставила ноги пошире — для максимальной устойчивости, словно собиралась вот-вот начать играть, оперлась рукой о раковину и чуть привстала с крышки унитаза… движения должны быть плавными, совсем медленными, нужно идти так, будто и не идешь совсем, ничего резкого и никаких поворотов, просто ступни задают направление, и дальше потихоньку — шаг за шагом, а само тело должно быть неподвижным, как статуя… но самое главное — голова… и плоскость, на которую опираются руки, совсем идеальная поверхность, какой на самом деле не существует, но она должна себе внушать, что у нее есть эта крепкая опора, и упорно следовать этому внушению, словно сыпучих песков вовсе не существует… вот только именно они-то и существуют… и Вирджиния действительно выпрямилась, повинуясь волевому решению рационально идти вперед, которое сделает почти переносимой эту мрачную чувствительность к мягкости и изменчивости любой поверхности, с которой соприкасается ее непослушное тело… вот и первый шаг, потом второй — к приоткрытой двери, ей удалось ухватиться за ручку, вертикальная поверхность двери слегка утянула ее вперед, но другая рука по-прежнему держалась за раковину, и она, кажется, уловила ритм волны, которая раскачивала мир, всасывая его в себя, нет не в три четверти, это Вена была в три четверти, и не в шесть восьмых, ничего знакомого, какая-то совсем незнакомая неравнодольная комбинация…