— когда пойдет дождь, увидишь, здесь появляется огромная радуга, она обнимает весь залив, и человек, сидя здесь, оказывается в самом ее центре.
Я не очень поняла, как это человек может быть в центре радуги, но подозреваю, что это чудесно, хотя знать этого не могу, при мне дождя еще не было, но, вероятно, я его дождусь.
Мы с Ханной обедаем за одним столом, ее столом. После того, как в столовой всё опять привели в порядок, я, как обычно, направилась к своему месту, чтобы оказаться в привычной точке наблюдения, но Ханна сразу же подошла и предложила пересесть к ней,
— окончательно, — она так сказала,
мы ведь уже пили кофе на моей террасе, почему бы мне сейчас не пойти за ее стол, и я согласилась.
Я уже знала, что с того места всё выглядит иначе, это ближе к террасе, а значит, и к морю, дальше от входа, но зато точно напротив него, и всегда можно видеть, кто именно входит и выходит… другие диагонали, другие горизонтали, другие взгляды, другие лица. А почему бы и нет? если рядом со мной будет Ханна и наш разговор, такой рваный, все же продолжится. Я лишь спросила, а что скажет дама, которая сидела за этим столом, когда вернется, не покажусь ли я ей слишком нахальной, но Ханна уверила меня, что беспокоиться не о чем. Та женщина вряд ли будет возражать, когда вернется, да и случится это не скоро,
— у нее проблемы с сердцем, ее поместили в больницу, где это лечат, на другой стороне залива, — сказала Ханна, — а оттуда быстро не выходят, так зачем же нам сидеть порознь?
— да, смысла никакого,
и я пересела к ней. Точка обзора и в самом деле совсем другая, но я открывала знакомые лица, к которым уже привыкла, только ракурс стал другим, заметила и новые… В обычные дни столы расставляют прямыми рядами, и пустой стол не бросается в глаза, стоит себе и стоит, незаметно, люди одеты, как всегда, и никто не озирается по сторонам, ведь ждать нечего, но в вазах по обеим сторонам бара по-прежнему много роз… спокойно, уютно, обыкновенные, будничные разговоры, особенно за обедом, когда солнечные лучи разгоняют любые попытки приватных откровений на важные темы.
В один такой обеденный час, когда уже три дня мы сидели вместе, я рассказала Ханне о своей дочери, о ее сине-зеленых глазах и о том, как созвучны имена «Ханна-Анна», а еще сказала, что Анна звонит мне каждый вечер около десяти, и я всегда в это время должна быть у себя в комнате, чтобы рассказать ей, как прошел день, и чтобы понять, что жизнь там, снаружи, продолжается в том же виде, каким я его знаю, а я ведь вернусь… только в пятницу, когда мы ждали доктора, меня не было дома, но Анна уже знает об этом особом дне и не будет беспокоиться. Я пообещала познакомить их, когда она приедет… если приедет. Ханна, естественно, не возражала, даже будет рада, но ей, по ее словам, трудно себе представить это, посетителей здесь не бывает, ну, кроме особых случаев или когда привозят близких, а у нее самой никого нет… это прозвучало как-то слишком интимно в ярком свете, вливающемся через огромное окно-витраж, и я не посмела спросить сразу, что означает это ее «у меня никого нет», это действительно так? но оставила свой вопрос на вечернюю прогулку во время заката или на утро на моей террасе, когда день только-только просыпается, и в этом полубодрствовании вопросы возникают сами собой, непосредственно, а солнце не выделяет их так рельефно, как в полуденном свете.
В этот момент к нам подошла сестра Евдокия, поздороваться,
— как чудесно, — сказала она, — вы подружились? это очень, очень хорошо, доктор будет рад… а сегодня вечером вас будет трое за столом, выписывают мисс Веру, она неожиданно быстро поправилась,
и отошла поздороваться к другим, а я почувствовала, как что-то в моем желудке сжалось, мне стало неуютно, я не могла представить себе эту мисс Веру и то, что за нашим столом будет сидеть кто-то еще, я совсем забыла об этой даме, которая к тому же оказалась старой девой с больным сердцем… наверное, у меня был такой испуганный вид, что Ханна решила успокоить меня,
— ты не беспокойся,
мисс Вера весьма разговорчивая и доброжелательная особа, немножко не в себе, но ничего необычного,
— и если дашь себе слово не раздражаться, она тебе понравится, — сказала Ханна,
попробую… но до самого вечера ни о чем другом думать я не могла.
Руки мисс Веры унизаны кольцами и постоянно в движении, они следуют за ее словами или, точнее, слова идут за ними, а ее указательный палец вычерчивает воздушные линии, которые должны связать воедино людей, сидящих за разными столами. Она, как и Ханна, любит показывать, но преимущественно — на людей, и ее рука совсем не похожа на руку Ханны. Она утверждает, что пребывает здесь в приятельских отношениях со всеми, что знает каждого из сидящих в столовой, но это, вероятно, так лишь в ее воображении… народу здесь много, хотя к концу лета люди стали потихоньку разъезжаться, я каждый день вижу, как постепенно пустеет какой-то стол, а потом он и сам исчезает. Мисс Вера, однако, настаивает на своем и в подтверждение своих слов, не стесняясь, показывает на людей пальцем, называет имя, а потом пытается заполнить это имя историями… но меня это не интересует, ведь история — одна, и я ее знаю,