— Какого друга? — спросил, наконец, Киндерман.
— Сам знаешь, кого я имею в виду. С другой стороны.
— А вы сейчас с какой стороны?
Внезапно Подсолнух начал меняться прямо на глазах. Напыщенность и развязность как рукой сняло, во взгляде появилось выражение беспокойства и страха.
— Не надо завидовать, лейтенант,— промолвил Томми.— Знаешь, сколько там страданий. Это так тяжело. Да, тяжело. Они причиняют иногда жестокую боль. Чудовищную.
— Кто «они»?
— Не важно. Я не могу тебе сказать. Это запрещено.
Киндерман задумался, а через минуту, наклонившись вперед, поинтересовался:
— Вы знаете, как меня зовут?
— Тебя зовут Макс.
— Неправильно.
— Как сказать.
— А почему вы подумали, что Макс?
— Не знаю. Наверное, потому, что ты здорово смахиваешь на брата.
— Разве у вас есть брат по имени Макс?
— Не у меня.
Киндерман всмотрелся в остановившиеся глаза. Что это — очередная издевка?
Вдруг Подсолнух опять затрубил как олень. Умолкнув, он самодовольно заметил:
— По-моему, уже лучше.
И срыгнул.
— Как звали твоего брата? — спросил Киндерман.
— Мой брат здесь ни при чем,— прорычал Подсолнух. И вдруг с жаром заговорил: — А известно ли тебе, что ты беседуешь с истинным художником? Я иногда такое вытворяю со своими жертвами! Здесь необходима дьявольская изобретательность. Подобным искусством можно гордиться, но, естественно, оно требует определенных знаний. Тебе известно, например, что отрезанная голова молеет еще примерно секунд двадцать видеть? Так вот, если голова моей жертвы оставалась с открытыми глазами, я успевал показать ей тело. И это уже совершенно бесплатно — просто так, сувенирчик на память. Должен признаться, что при этом я каждый раз хохотал от души. С какой это стати все удовольствия получаю я один? Так нехорошо, надо и с другими поделиться. Да и прессе не слишком доверишься. Они про меня только самое плохое печатали. Разве это честно?
— Дэмьен! — резко выкрикнул Киндерман.
— Пожалуйста, не ори,— оборвал его Подсолнух.— Здесь вокруг больные люди. Соблюдай установленные правила, не то я тебя вышвырну вон. Кстати, кто такой Дэмьен, за которого ты меня принимаешь?
— А вы сами не знаете?
— Мне иногда становится интересно.
— Что интересно?
— Почем сейчас сыр и как поживает мой папуля. Там, в газетах, эти убийства называют делом рук Близнеца? Это очень важно, лейтенант. Обязательно должны называть. Надо, чтобы папочка об этом узнал. В этом-то весь секрет. Это и есть моя цель. Я просто счастлив, что нам удалось так мило поболтать.
— Близнец умер,— вставил Киндерман.
Подсолнух бросил на него взгляд, полный ненависти.
— Я жив,— прошипел он.— И продолжаю существовать. Позаботься, чтобы и все остальные узнали об этом. Иначе мне придется наказать тебя, толстяк.
— И как же вы накажете меня?
Неожиданно Подсолнух перешел на дружелюбный тон:
— Танцы — это такое наслаждение. Ты любишь танцевать?
— Если вы Близнец, докажите это,— потребовал Киндерман.
— Снова? Да я, черт побери, уже все доказательства тебе представил,— проскрипел Подсолнух и начал яростно вращать глазами.
— Не может быть, чтобы это вы убили священников и мальчика.
— Я.
— Как фамилия мальчика?
— Того черномазого ублюдка? Кинтри.
— Как лее вам удалось выбраться отсюда, чтобы совершить убийства?
— Меня иногда выпускают,— признался Подсолнух.
— Что?
— Меня выпускают. С меня снимают смирительную рубашку, открывают дверь и выпускают побродить по улицам. И врачи, и сестры. Они со мной заодно. Иногда я приношу им пиццу или воскресный экземплярчик «Вашингтон пост». В другой раз они просят меня попеть им немного. Я хорошо пою.— Томми запрокинул голову и высоким безупречным фальцетом затянул оперную арию. Когда он наконец закончил, Киндерман почувствовал, как в его душу вновь заползает страх.