— Нет, я гадаю по линиям стопы. А теперь замолчи и спи.
— Ты не иезуит, а вор-домушник.
Дайер усмехнулся и, достав из шкафа пальто, накрыл им Дэмьена.
— Да, конечно, но кому-то ведь надо оплачивать счета. Все, что вы умеете делать,— это греметь четками и молиться за хиппи на М-стрит.
Каррас ничего не ответил. Дыхание его было ровным и глубоким. Дайер тихо подошел к двери и выключил свет.
— Красть грешно,— вдруг пробормотал в темноте Каррас.
— Виноват,— тихо согласился Дайер.
Он немного подождал, пока Каррас окончательно заснет, и вышел из коттеджа.
Посреди ночи Каррас проснулся в слезах. Ему приснилась мать. Снилось, что он стоит у окна и видит, как она с коричневым бумажным пакетом в руках выходит из магазинчика возле метро и стоит на краю тротуара в ожидании его, своего Димми. Он машет ей, но она его не видит и в тревоге оглядывает улицу. Автобусы... Машины... Толпы неприветливых людей... Ей явно становится страшно, и она возвращается к входу в метро... Еще мгновение — и она спустится по ступеням,.. Каррас в панике мчится к ней, с рыданием в голосе окликает ее... Однако она исчезает в толпе, и он не может отыскать взглядом знакомую фигуру... При мысли о том, как она, растерянная, испуганная, мечется где-то там, глубоко под землей, он разражается плачем...
Дэмьену вспомнился телефонный разговор с дядей: «Димми, водянка мозга совсем свела ее с ума. Она не подпускает к себе врачей. Выкрикивает что-то, говорит странные вещи... Она даже с радио стала разговаривать. Думаю, надо отправить ее в клинику Бельвю. В обычной больнице ей делать нечего. Они не помогут. А там через пару месяцев ее приведут в чувство, и она будет как новенькая. Тогда заберем ее домой. Ты не против? По правде говоря, мы уже отправили ее туда. Сегодня утром приезжала скорая . Они сделали ей укол и увезли. Мы бы и говорить тебе об этом не стали, но нужно подписать кое-какие бумаги... Это должен сделать ты. Что? Частная клиника? А где взять деньги, Димми? У тебя они есть?..»
Дэмьен встал, чувствуя себя вялым и разбитым. Его не покидало ощущение страшной потери. Шатаясь, он прошел в ванную, принял душ, побрился и надел сутану. Было 5.35 утра. Он отпер дверь в Святую Троицу и начал молиться.
«Memento etiam...— шептал он в отчаянии.— Помни рабу твою, Мэри Каррас...»
В дверях молельни ему вдруг привиделось лицо сиделки из госпиталя Бельвю. Он услышал плач и причитания.
«Вы ее сын?»
«Да, я Дэмьен Каррас».
«Не заходите к ней сейчас. У нее приступ».
Через приоткрытую дверь он видел комнату без окон, с потолка свисала ничем не прикрытая электрическая лампочка. Обитые стены. Холодно. И никакой мебели, кроме больничной койки.
— ...Прими ее к себе, молю Тебя, помоги ей обрести мир и покой...
Их глаза встретились, мать вдруг замерла и, подойдя к двери, спросила его недоумевающе:
«Зачем это, Димми?»
Ее взгляд был кротким, как у ягненка.
— Agnus Dei,— прошептал Дэмьен и, наклонившись, ударил себя в грудь.— Агнец Божий, уносящий с собой грехи наши, помоги ей обрести покой...
Он закрыл глаза, взял гостию и увидел свою мать в приемной больницы. Руки сложены на коленях, лицо покорное и растерянное. Судья разъяснил ей заключение психиатра из Бельвю.
«Ты все поняла, Мэри?»
Она кивнула, но ничего не сказала. У нее вынули зубные протезы.
«И что ты об этом думаешь, Мэри?»
Она ответила с гордостью:
«Вот мой мальчик, и он будет говорить за меня».
Каррас склонил голову над гостией, и тихий стон сорвался с его губ. Он опять ударил себя в грудь, будто что-то хотел этим изменить, и прошептал:
«Domine, non sum dignus... Я недостоин... Скажи лишь слово и исцели мою душу».
После мессы он вернулся к себе и попытался заснуть, но безуспешно. Через некоторое время в дверь постучали. В комнату заглянул молодой священник, которого Дэмьен никогда прежде не встречал.
— Вы не заняты? К вам можно ненадолго?
В глазах священника застыла тоска. Какое-то мгновение Каррас не мог заставить себя взглянуть на непрошеного посетителя.
Он вдруг испытал необъяснимую ненависть к молодому иезуиту. Но это длилось всего несколько мгновений.
— Войдите,— тихо предложил Дэмьен.
В душе он злился на самого себя, на ту особенность своей натуры, которую он не в силах был контролировать и которая делала его беспомощным в подобных ситуациях. Внутри его словно свернулась кольцом некая змея, всегда готовая резко распрямиться и броситься на помощь тому, кто в ней нуждался. Из-за нее Каррас не знал покоя ни днем ни ночью. Она оставалась настороже, даже когда он спал. Где-то на периферии сознания он вдруг слышал зов, мольбу о помощи. И какой бы тихой ни была эта мольба,