Яков Алексеевич открыл глаза и невольно удивился. Вчерашний беспорядок и теснота исчезли, уступив место умеренному простору и ухоженности.
День, изумрудный от листвы и чуть прохладный от протекавшего вблизи ручья, разгорался. Геолог вышел за порог и, преодолев шагов десять, оказался у воды. По ширине можно было догадаться, что слева, уходящая голубая лента только берёт своё начало, и, где-то за тяжёлыми серыми ивами, скрывается сам чудо-родник.
– Пробудился?
От неожиданности Яков вздрогнул. По другую сторону воды стояла Ясыня, любовно обнимая лукошко с ягодами, прикрытыми сорной травой.
– Да.
Хозяйка пристально посмотрела, отчего сидевшему на корточках, стало не по себе, и отправилась в дом.
– Чего у неё изба такая кривая? – спрашивал учёный муж повеселевшую Татьяну, – того гляди, развалится. Вросла в землю, как мошка в янтарь.
– Вот и поправил бы.
– Поправишь, – усомнился Яков. – Сам дом переделывать надо. На одних подпорках держится. Кто за старуху в ответе? К какому она собесу относится?
– Собес? Ну, уморил. Ну, деревня-матушка, – не унималась женщина.
Якову Алексеевичу стало неприятно и он замолчал.
По дороге в Ярославль, геолог вспомнил разбитую плошку, и нащупав дно рюкзака, потянул осколок. Им оказался не черепок тарелки, а кусок старого кувшина совершенно кустарной работы, лишённой выдумки и мастерства.
Повертев в руке обломок, Яков отвёл глаза. Мысль недолго созревала догадкой. Ваза была сделана из синей глины. Не коричневой, не бурой, а именно синей. Дыхание Якова Алексеевича зашлось.
Секунду спустя, кусок лёг на место, а рюкзак зашнуровался так быстро, как никогда за всю свою недолгую жизнь.
Ярославль встретил Антона Ильича абсолютно равнодушно: серыми тучами, безликим зданием вокзала и остановившимися на старой постройке часами.
Приятных лиц было мало, а весёлых лиц и того меньше. По всему, Антон Ильич, взволнованный и чуть растерянный, не захотел знакомиться с красотами города, а сразу направился к кассам.
– На Данилов когда отходит поезд?
– Смотрите расписание. Электричка в двадцать тридцать.
– В двадцать тридцать, – повторил столичный гость, оглядываясь в поисках таблицы.
К вечеру, измученный дорогой человек, осматривал пустой сельский вокзал и удивлялся, как получилось, что он, учёный, бросился по звонку и теперь вынужден сидеть, словно выгнанный пёс, в ожидании знакомого.
– Простите, простите, Антон Ильич.
Мужчина проснулся оттого, что кто-то тряс его настойчиво и аккуратно.
– Это я, Антон Ильич, Яков.
– Ах, Яша. Где же Вы, дружок были? Я выглянул, а кругом леса, леса…
– Нам ведь здесь придётся побыть, – начал извиняться ученик, и, предотвращая негодование, поторопился закончить. – Я вот зачем Вас вызвал.
Дальнейшие предрассветные часы промчались тройкой по верхушкам деревьев и растаяли туманами.
Антон Ильич всё ещё держал в руках доказательство своей теории и говорил, говорил взахлёб.
– Нет, подумайте, Яков Алексеевич. Случайность и результат долгих лет. Хотя, если вспомнить, Кимберли – тоже случайность. Теперь бы убедиться, что она здесь, эта трубка.
– Я не уверен, уважаемый Антон Ильич. Может быть, кувшин привезён и кимберлитовой породой здесь не пахнет.
– Какой Вы к дьяволу, учёный! – вдруг закричал пожилой человек, покрывшись тёмными пятнами. – В очевидное не верите. Я говорил двадцать лет назад и сейчас повторю; в Ярославской земле есть алмазы. Можете мне отрезать язык. А теперь и с головой.
– Нет, просто разочаровываться не хочется.
Яков Алексеевич теперь сожалел о скоротечных выводах.
– А пироп? Вы, может быть, видели гранаты?
– Нет, Антон Ильич.
Учёный замолчал. Уголки его усталых губ поползли вниз, и сам он вмиг опустился и расслабился.
– Я просто не осматривал то место, Антон Ильич, и кувшин увидел лишь в электричке.
– Ну, хоть речка там была?
– Ручей.
– И то хорошо. Постойте, Яков Алексеевич, – Кашуба смотрел на ученика, словно видел того в первый раз, – а что это Вы в таком виде?
– Здесь все так ходят.
– Рваные? – учёный указал на дыру, наградой светящуюся на груди геолога.
– И не заметил, – махнул рукой тот, сняв испорченную вещь.
Взяв карту Ярославской области, и указав «сюда», геолог устремился в северо-восточный угол к знакомой оранжевой кайме.
– Мы до Любима, – пояснил молодой человек, – оттуда попутками вот сюда.
– Если я правильно понимаю, здесь плохая дорога? – Антон Ильич сощурился.
– Лучше сказать, её вовсе нет. Но лето жаркое, доберёмся. – Яков Алексеевич не договорил, отправившись к открывшимся кассам, на ходу считая деньги.