Георгий объяснял своим близким, почему он стремится стать таким, как Рахметов. Быть таким, как Рахметов, говорил он, это значит бороться за такую жизнь, в которой все красиво, так красиво, как это описано у Чернышевского:
«…Золотистым отливом сияет нива; покрыто цветами поле, развертываются сотни, тысячи цветов на кустарнике, опоясывающем поле, зеленеет и шепчет подымающийся за кустарником лес, и он весь пестреет цветами; аромат несется с нивы, с луга, из кустарника, от наполняющих лес цветов; порхают по веткам птицы, и тысячи голосов несутся от ветвей вместе с ароматом, и за нивою, за лугом, за кустарником, лесом опять виднеются такие же сияющие золотом нивы, покрытые цветами луга, покрытые цветами кустарники до дальних гор, покрытых лесом, озаренным солнцем… И льется песня радости и неги, любви и добра из груди — «о земля! о нега! о любовь! о любовь, золотая, прекрасная, как утренние облака над вершинами тех гор!»
— Такая жизнь нам нужна, — воскликнул Георгий, — а не как это вонючее болото! Мы должны готовиться к будущему![4]
«…Говори же всем, — призывал Чернышевский, — будущее светло и прекрасно. Любите его, стремитесь к нему, работайте для него, приближайте его, переносите из него в настоящее, сколько можете перенести: настолько будет светла и добра, богата радостью и наслаждением ваша жизнь, насколько вы умеете перенести в нее из будущего. Стремитесь к нему, работайте для него, приближайте его, переносите из него в настоящее все, что можете перенести».
— Все это хорошо, — отвечали близкие Георгия, — но что можем сделать мы, обыкновенные люди, простые рабочие?
— В этой книге сказано, что делать… Я уже избрал свой путь.
— Помню я Георгия еще молодым наборщиком, — рассказывал его товарищ по работе Борис Кожухаров. — Все свое свободное время он отдавал чтению. В обеденный перерыв, который у нас продолжался полтора часа, Георгий не уходил из типографии, а, устроившись где-нибудь у наборных касс, окунался в чтение. Из карманов его всегда торчали книги. И набирал он рукописи не механически, а вчитывался в них, старался понять, о чем в них говорится.
Димитр Дончев, несколько месяцев проживший с Димитровым в его подвальной комнатке, вспоминал:
— Мы возвращались из клуба Общества рабочих-печатников часов в десять-одиннадцать вечера. Я ложился спать, а Георгий усаживался за книгу. Бывало, встанешь утром, а его нет в комнате. Находил я его во дворе, в садике, конечно, с книгой. Здесь он читал до ухода на работу.
Товарищи, заметив страсть Димитрова к книге, поручили ему создать библиотеку при клубе Общества рабочих-печатников. Димитров стал и ее первым библиотекарем.
В 1948 году в беседе с болгарскими пионерами Димитров так говорил о том периоде своей жизни:
— В типографии я работал десять-двенадцать часов в день, а вечером, когда усталым возвращался домой, всегда занимался. Читал все без разбора, без программы, без руководителя… Так я работал годы подряд.
ДЕД И МАСТЕР
«Роман «Что делать?», — писал Г. Димитров в 1935 году, — еще 35 лет назад оказал на меня лично, как молодого рабочего, делавшего тогда первые шаги в революционном движении в Болгарии, необычайно глубокое, неотразимое влияние. И должен сказать: ни раньше, ни позже не было ни одного литературного произведения, которое бы так сильно повлияло на мое революционное воспитание, как роман Чернышевского. Моим любимцем был в особенности Рахметов. Я ставил себе целью быть твердым, выдержанным, неустрашимым, самоотверженным, закалять в борьбе с трудностями и лишениями свою волю и характер, подчинять свою личную жизнь интересам великого дела рабочего класса — одним словом, быть таким, каким представлялся мне этот безупречный герой Чернышевского».
В те далекие времена Димитров особенно жадно тянулся к тем книгам, газетам, журналам, которые распространяли социалисты. На полке в его подвальной комнатушке появились «Манифест Коммунистической партии» К. Маркса и Ф. Энгельса, «Наемный труд и капитал» К. Маркса, книги Д. Благоева «Наши апостолы», «Социализм и задачи болгарского рабочего класса», благоевский теоретический журнал «Ново време».
Еще совсем молодым он становится активистом Софийского общества рабочих-печатников, членом правления, а позже — казначеем. Он всегда среди рабочих: вместе с ними на собраниях, на воскресных вылазках в горы. Уже тогда в газете софийских полиграфистов появились такие строки:
«Правление общества благодарит товарища Георгия Димитрова за его усердное исполнение обязанностей казначея и члена правления…» Он уже сам выступает в печати. Он неутомимо готовится к большому и трудному пути, который ему предстоит. И путь этот, естественно, вел его в партию, в которую он и решил вступить в 1902 году.
4
Все знавшие в ту пору Димитрова вспоминают о его страсти к книге, о его ненасытной жажде знаний.