— Георгий Димитров! Ты арестован! Руки вверх! Ты слышишь?
— Слышу, но имейте терпение, господин старший. Когда закончу, сам выйду… Тогда, если ваша милость захочет поговорить, пожалуйста…
— Будем стрелять!
— Незачем стрелять, господин, еще немного терпения.
В разбитом окне торчали уже четыре полицейские физиономии. Димитров продолжал говорить.
Полицейские утихомирились, слезли с подоконника и стали ждать конца.
Речь продолжалась долго. Усатый полицейский вышел из терпения. Он вновь влез на подоконник и решил действовать. Вынул револьвер и направил его на оратора.
— Замолчишь ли ты, наконец, Димитров?
Оратор обернулся, в лицо его глядело дуло револьвера. Полицейский же ошалело уставился на оратора. Что это? На трибуне стоял совсем незнакомый человек. Полицейский, не веря глазам своим, спросил товарищей:
— Как по-вашему, Димитров это или кто другой?
Ответил оратор:
— Димитров давно ушел. Не пытайтесь его искать, все равно на найдете!
Несколько дней полицейские разыскивали Димитрова. Зашли в дом его. Встретила их мать. Парашкева уже привыкла к таким визитам. И на этот раз она широко раскрыла перед полицейскими двери.
— Пожалуйте! Кого пришли искать?
— Сына твоего.
— У меня много сыновей. Кого именно?
— Ты действительно имеешь много сыновей, но только один из них бездельник и негодник.
— Извините, господин старший, в таком случае и другие сыновья такие же.
— Смотри у меня! — пригрозил стражник и начал обыск.
— Где его скрыла? Говори!
Она показала им комнату, кухню:
— Ищите!
Полицейские лазили под кровать, стучали по старой поржавевшей печке. Наконец мать открыла им чулан, где хранила хлеб, и сказала:
— Посмотрите и сюда, господин начальник, чтобы после не говорили, что мы его укрыли… Смотрите лучше!
— Ты, тетка, кажись, нас разыгрываешь. Гляди, попадешь и ты в тюремную камеру!
— Мы к этому привыкли еще с турецких времен… — ответила Парашкева.
Полицейские продолжали обшаривать каждый угол дома. Один влез на стол и начал саблей прощупывать потолок. Обнаружил темное квадратное отверстие, оттуда потянуло холодом.
— Что там — чердак?
— Чердак.
— Нет ли кого там?
— Проверьте, господин начальник, — сказала Люба, — вот вам и стул, поднимитесь.
Полицейский раздумывал — подниматься или нет.
— Поднимитесь, поднимитесь, господин начальник, — продолжала Люба, — . там не страшно. Разве только паутины много…
— Это ничего, — поддержала Парашкева, — пусть поднимется, чтобы после не говорил, что мы укрываем Георгия… Пусть уж лучше сейчас проверит. Чтобы все чисто было. Пожалуйста! Я помогу…
Полицейский поднялся на стул, сунул голову в отверстие, зажег спичку, огляделся: труба, ржавая жесть да паутина,
— Ничего нет! — буркнул полицейский, соскочив со стула.
— Лучше ищите, господин старший! Всюду посмотрите, чтоб не было потом разговора, — повторяла мать.
— Чудно! Видели же, что он входил в дом…
Полицейские уходили злые. Мать провожала их до калитки, любезная, внимательная. Закрыв калитку, она вернулась в дом.
— Успокойтесь! — шепнула она детям, а сама пошла к окну и долго глядела на улицу, после подала знак Любе: — Вымелись…
Люба поднялась на стол, открыла вход на чердак.
— Выходи!
Димитров спустился. Одежда его была в паутине и пыли.
— Завтра надо уйти в другое место, — сказал он, — могут вернуться.
Много в те годы случалось разных историй с молодым Димитровым. О многих и сейчас еще вспоминают в Болгарии. Вот одна из них.
Однажды сидел Димитров в корчме за стаканом вина да слушал, о чем говорят люди. Один парень и говорит другому:
— Мой брат видел Димитрова. Слушал, как он говорит. Очень хорошо говорит.
— И я его слушал… Имел отец деньги, учил его, вот он и говорит хорошо. И я бы, если учился, говорил не хуже. Дело это легкое…
— Не так это просто, — возразил другой. — Димитров обыкновенный рабочий, потому его и понимают рабочие. Сейчас он нелегальный. Полиция дает награду за голову его.
— А ты знаешь его?
— Знаю, но, если бы он мне и повстречался, я бы его не выдал. Брат говорил мне: «Если увидишь Димитрова, не выдавай его. Он наш человек. За нас борется».
— А я бы на твоем месте его выдал. Я не сумасшедший человек, чтобы отказаться от денег.
— От таких денег пользы не увидишь!
— Глупости говоришь.
— Не я, а ты глупости порешь…
Началась драка. Люди бросились разнимать. Димитров, оказавшийся ближе всех, встал между дерущимися и сердито сказал:
— Как вам не стыдно! Не думаете ли вы, что Димитров вас похвалил бы, если бы увидел? Вы же одного поля ягодки, зачем вам ссориться?
— А ты кто? — спросил один из дерущихся.
— Это неважно!
— Чего же ты вмешиваешься в чужие дела? — огрызнулся другой. — Мы деремся, у нас и болит.
— А может быть, и у меня болит… Идите садитесь.
И он указал им на стол, на котором стояли недопитые стаканы.
Вспоминают и такую историю. Шел однажды Димитров по улице. Нагнал его старший сержант и сказал:
— Димитров, вы арестованы.
Димитров продолжал путь, будто ничего и не слышал. Старший сержант, следуя по пятам, твердил свое:
— Именем закона вы арестованы.
Прохожие заметили, что происходит что-то неладное.
— Что хочет этот военный от человека? — заговорили вокруг.
Тогда и Димитров остановился и спросил:
— Чего вы хотите, господин старший сержант?
— Именем закона…
— Кто вы такой? Где ваши документы?
— Какие документы? — растерялся сержант.
— На право ареста… Кто вы такой?
— Я старший сержант.
— Может быть, и фельдфебель. Но предъявите документы, иначе я буду требовать вашего ареста за то, что вы беспокоите мирных граждан.
Тем временем на улице собирались прохожие. Кое-кто уже понял, кого хочет арестовать старший сержант. Послышались голоса:
— А имеет ли старший сержант отпускной билет на прогулку по городу?
— Потребуйте от него билет!
— А вот и майор. Господин майор! Здесь пьяный старший сержант. Отправьте его в казарму под арест.
— Я не пьян!
— Лжет он, пьяный. Несет, как из бочки. Арестуйте его, он позорит армию.
Возгласы возмущения усиливались. Подошел майор.
— Успокойтесь, господа. Я задержу старшего сержанта.
Пока прохожие и майор объяснялись с задержанным, Димитров скрылся.
Рассказывают и о таком. Пьяные хулиганы напали на Димитрова и сильно избили. Стояла полночь. Димитров лежал окровавленный на тротуаре. И никого вокруг, кто бы мог помочь. Наконец показался фаэтон. Димитров окликнул. Сонный фаэтонщик остановился.
— Что случилось, брат?
— Можешь ли довезти меня до дому?
— Почему нет! Давай вставай. Или помочь тебе?
— Как хочешь…
— Почему не хотеть, и мне случалось напиваться… это мне не впервой.
— Большую услугу окажешь мне.
— А ты поменьше пей, браток. И я пью, но чтобы так… Переборщил ты… Куда тебя доставить?
— Ополченская, шестьдесят шесть.
— Куда?.. — Фаэтонщик задумался, что-то припоминая. А потом, склонившись над лежащим, сказал: — Прости, брат, ошибся.
Когда прибыли на Ополченскую, фаэтонщик помог пассажиру сойти и, пожелав ему покойной ночи, тронул лошадей.
— Подожди! — крикнул Димитров. — Получи деньги!
— Я с Димитрова деньги не беру. Покойной ночи!
— Очень уж за тобой гоняются, Георгий, — сказала как-то мать.
— Родила ты меня, мама, в бегстве, потому за мной и гоняются, — отшутился Георгий.
— Очень, видно, ты смирный, потому тебя так и преследуют, — ответила ему в тон мать.
— А разве я не тихий?