В этом звучали ирония и удовлетворение.
Борис также вздохнул облегченно и подписал указ о новом правительстве.
Над Болгарией опустилась непроглядная ночь…
ЕДИНЫЙ ФРОНТ
Было три часа после полуночи, когда подпоручик Салиев вел арестованных жителей квартала Ючбунар. Полицейские участки были так переполнены, что для этой группы арестованных уже не находилось места.
Город освещала ясная луна. На площади и улицы пали тени высоких каменных зданий, что Придавало спящему городу некую таинственность. От реки Владаи тянул ветерок, который нес запахи гниющих трав и тины. Подпоручик с красными от пьянства глазами, бренча саблей по тротуару, гнал арестованных, срывая на них злобу за еще одну бессонную ночь. Арестованные не ожидали ничего доброго для себя, а потому не считали нужным спешить, хотя их и подгоняли: пьяный офицер — руганью, полицейские — прикладами.
Остановились перед серым зданием полицейского участка. Подпоручик нетерпеливо нажал кнопку звонка. Тяжелая дверь раскрылась, и на пороге появился полицейский. Увидев подпоручика и арестованных, он закричал:
— Зачем ты их сюда привел? Разве тебе не говорили, что нет мест? Куда я их дену?
Подпоручик выругался и пошел искать начальника. Дежурный начальник дремал за столом. Сиплым громким голосом подпоручик разбудил его:
— Разрешите доложить. Два часа я уже плутаю с группой арестованных. Негде их оставить. Это просто безобразие. Куда ни придешь — нет мест. Что с ними делать?
Начальник, протирая глаза, глядел ошалело па подпоручика, все еще не соображая, о чем он ведет речь.
— Скоро начнет светать, — продолжал Салиев, — а в приказе сказано, что днем нельзя производить арестов, чтобы не раздражать общественное мнение…
— Общественное мнение, говоришь? Вот чепуха! Сколько человек у тебя?
— Семнадцать.
— Эге… не мало. Не можем взять к себе. А в училище не пробовал?
— Нет.
— Там наверняка есть место.
— Не думаю, училище было переполнено еще с прошлой ночи.
Начальник многозначительно поглядел на поручика.
— Ты что же, думаешь, мы так и будем без конца держать их, чтобы они хлеб ели?.. Такого намерения у нас нет. Отведи их в училище, а там видно будет. Да скорее, пока еще не рассвело…
Подпоручик направился к выходу, но начальник его окликнул:
— Так ты говоришь, семнадцать человек ведешь?
— Семнадцать.
— Так вот что. Я думаю, не стоит их вести в училище…
— А как же?
— Внизу грузовой автомобиль, свободный. Погрузишь…
— Как и в прошлую ночь?
— Точно так…
— Без следствия и допроса?
— Следствие, допросы… У тебя, подпоручик Салиев, видно, нервы не в порядке. Спеши, через час солнце взойдет…
Подпоручику, охваченному нетерпением как можно скорее сбыть арестованных, совет начальника отнюдь не показался ужасным.
Через несколько минут перед полицейским участком уже тарахтел грузовик.
— Садитесь, — приказал подпоручик, — отвезем вас в гимназию. Так приказано.
Когда все погрузились, подпоручик сел в кабину шофера и приказал ехать в Искырское ущелье.
— Туда, где были в прошлую ночь, помнишь?
Шофер кивнул.
Грузовик летел на полной скорости.
Медленно рассветало, вырисовывались силуэты деревьев, кое-где дымили трубы, слышался лай собак. Подпоручик тревожно вглядывался в чуть розовеющий горизонт. Еще немного, и солнце взойдет…
— Быстрей, быстрей! — торопил он шофера.
Пять часов. Грузовик остановился в закрытой со всех сторон лесистой ложбине. Где-то внизу с ревом катил свои воды Искыр. Скалистые вершины осветились первыми лучами летнего солнца. Издалека донеслись звуки колокольчиков и лай собак, охранявших стадо. Пробуждались села, раскинутые на зеленых склонах Искырского ущелья. Начинался день, полный труда и забот.
Подпоручик Салиев отдал команду;
— Первую группу — в лесок. Вторую — под скалы! Третью — к реке.
Полицейские бросились к арестованным.
А они, уже давно понявшие, что их ждет, тесно сгрудившись, запели «Интернационал». Полицейские взбесились.
— Бей их! Чего ждете? — заорал подпоручик и сам первый разрядил свой пистолет.
Загрохотали выстрелы. Послышались стоны и голоса: «Да здравствует коммунизм!»
— Скорей! Скорей! — кричал подпоручик.
Уже замолкла песня, уже не слышалось ни голосов, ни стонов. А выстрелы все гремели, палачи боялись самой тишины.
Обливаясь кровью, пала последняя жертва. Полицейские поспешно выкопали яму, свалили туда убитых и так же быстро, как мчались сюда, помчались обратно в Софию.
Аресты, убийства продолжались…
Васил Коларов, тогдашний генеральный секретарь Коммунистического Интернационала, вернулся в Болгарию и убедил руководство Центрального Комитета в необходимости немедленного изменения курса. К началу августа 1923 года Центральный Комитет определил свою новую линию. Было решено войти в блок с Земледельческим союзом и предложить единый фронт Социал-демократической партии[27] в совместной борьбе против фашизма.
Георгий Димитров писал в газете «Работнически вестник»:
«Разве кто-нибудь решится сегодня серьезно утверждать, что в момент, когда трудящиеся массы и вся трудовая интеллигенция находятся в таком бедственном положении и подвергнуты таким тяжким испытаниям и страшным опасностям, их партии не могли бы подать друг другу руки для совместной борьбы и действовать единым фронтом против наступления капитала, во имя единой конкретной программы по жизненно важным вопросам зарплаты, рабочего дня, пропитания, земли, жилищ, налогов, репараций и проч.?»
Димитров писал дальше:
«Единый фронт на практике вовсе не означает ни отступления от своих общих партийных принципов, ни партийной обезлички, он означает лишь принятие общей конкретной антикапиталистической платформы в защиту трудящихся масс и совместную борьбу за проведение в жизнь этой платформы».
Димитров предупреждал:
«Тяжело и горько придется тем партиям или вождям партий, которые, желая быть представителями трудового болгарского народа, имели бы неразумность выступить, исходя из своих партийных и личных расчетов и соображений, за сохранение своей коалиции с капиталистами, против единого фронта труда! Этим они сами подпишут себе политический смертный приговор!»
Из противного лагеря на это отвечали:
«Управление страной должно принадлежать не невежественному народному большинству, не толпе, а интеллигентному капиталистическому меньшинству, избранному управлять…»
Чтобы не допустить образования единого фронта, реакция пыталась поссорить партии.
«Предложение коммунистов о едином фронте — это ловкий маневр хороших тактиков, направленный на внесение смуты в Социал-демократическую партию и дезорганизацию ее рядов…»
«Коммунисты отступают от своей программы, — лукаво говорили другие, — в их рядах наступило разложение, они раздумывают о том, как спасти свои головы и шкуру».
Некоторые издевались: «Это моральное падение болгарских коммунистов».
«Единый фронт труда, — отвечал Димитров, — необходим для того, чтобы обеспечить трудовому народу хлеб, жизнь, права, свободы и будущее. Единый фронт необходим для того, чтобы оградить трудящиеся массы, всю трудовую интеллигенцию и все некапиталистические элементы от эксплуатации, ограбления и угнетения со стороны капиталистического меньшинства, сорвать задуманную им военную или фашистскую диктатуру и создать свою собственную, действительно народную власть.
Единый фронт необходим для того, чтобы предотвратить возможные новые военные авантюры и опасности, гарантировать политическую свободу, национальную независимость и мир стране, так же как и братские отношения с соседними народами.
Единый фронт трудящихся масс, наконец, необходим для того, чтобы двинуть вперед общественное развитие к полному освобождению народа и страны от ига капитализма».
27
Социал-демократическая партия — партия широких социалистов — образовалась после ухода из БРСДП ее левого крыла — тесных социалистов. В дальнейшем социал-демократическая партия превратилась в мелкобуржуазную партию. В первые годы строительства новой Болгарии лидеры правой части этой партии занимали вражескую позицию в отношении политики правительства Отечественного фронта и Коммунистической партии. В 1948 году Социал-демократическая партия, очищенная от чуждых и враждебных элементов, влилась в Болгарскую коммунистическую партию на основе полного признания марксистско-ленинских идеологических и организационных принципов.