— Бр! — Димка передёрнул плечами. — А разве нельзя общаться, ходить друг к другу в гости, ну там, например, на новоселья, устраивать какие-нибудь праздники, ну не знаю, соревнования какие-нибудь, шоу?
— Что? Юноша! Вы плохо слушали своего проводника по этому месту! Они честно предупреждают, что здесь вы можете приобретать и обладать! Но ничего больше! Поэтому здесь все только набирают барахло, тащат и складируют его, снова набирают, тащат и снова складируют, и так бесконечно! И никто уже не может остановиться. В той жизни полюбив собирать барахло, здесь все кидаются на него как одержимые и остаются в этом месте навсегда наедине с барахлом. Одинокие среди множества других, таких же одержимых и таких же одиноких. И больше здесь ничего нет! Никакого общения! Никакой другой жизни! Одно барахло!
— Вот разводка! — пробормотал ошарашенный Димка. — И ведь чуть не повёлся! А скажите, — Димка снова повернулся к женщине, но рядом больше никого не было. Он посмотрел на Вестника, тот был спокоен, даже лёгкая улыбка касалась уголков его губ.
— Это что, она правду сказала? — спросил Вестника Димон.
Тот кивнул.
— Кто «она»? — встрял неожиданно подскочивший Тофик. — Вы о своей Марине? Вспомнили ещё что-нибудь из её предпочтений? Мы способны удовлетворить их все! Первая коллекция перед вами! Please!
— Сенька, бери мяч! — проворчал Димон.
— Где Сенька, какой мяч? — не поняв, обернулся менеджер.
— Зелёный в красный горошек! Пошли отсюда на фиг! — поднялся с банкетки Димон.
— А как же…
— А так же… Пошли!
— Желание клиента закон! — Тофик вновь угодливо склонился в полупоклоне.
ГЛАВА 12
— Зал презентации «Достоинство величия»! — торжественно провозгласил менеджер, и, словно аккорд грандиозного оркестра, бравурное многоголосое эхо вторило ему.
Димон стоял под куполом роскошного, нет — наироскошнейшего из всего, что способна вообразить фантазия, зала, уходящего вверх капителями драгоценных малахитовых и ониксовых колонн, распахнувшего во все стороны колоннады нефов и коридоров, залитых феерическими иллюминациями.
Ноги Димона утопали в нежном ворсе драгоценного, испещрённого изящнейшим орнаментом ковра, покрывавшего большую часть инкрустированного великолепными мозаиками пола. Вдоль стен стояли мраморные и бронзовые скульптуры, сами стены были украшены огромными мозаичными панно, по тонкости проработки деталей и реалистичности мало уступавшими цифровым фотографиям.
— Типа, как в Питере, в Исаакиевском соборе, — вспомнил прошлогоднюю поездку с классом на каникулах Димон, — только тут, пожалуй, покруче!
— Не то слово, несравненно круче, — поморщился напыщенный менеджер, — то строение даже сравнивать нельзя с этим ни по величию, ни по содержанию!
— Что значит по содержанию, я не понял? — спросил Димон.
— То религиозное здание в Петербурге посвящено другой Личности, бр-р! — передёрнулся Тофик, — а это вам!
— Кому нам? — опять не понял Димка.
— Вам, Дмитрий Сергеевич! Лично вам! Посмотрите! — менеджер указал на ближайшую мраморную фигуру.
Димка подошёл к ней и ахнул: молодой римский император, в изящных доспехах, вальяжно облокотившийся рукой на обломок коринфской капители и державший в другой руке свиток с законами, имел явно черты лица Димона, даже его задумчивое выражение в точности копировало обычное выражение физиономии Димки, озадаченного заглючившим компом.
— А как вам вот эта конная статуя, — томно прошелестел над левым ухом Димки Тофик, — по-моему, она превосходна!
Димка посмотрел налево. Перед ним вздыбился на задних ногах великолепный бронзовый конь с уверенно восседавшим на нём бронзовым Димоном, в латах, с открытым забралом и воздетым над головой мечом.
— А эта фреска? — голос Тофика наполнился приторностью.
Фреска изображала сцену охоты в африканской саванне. Смелый охотник, в котором Димон безошибочно опознал самого себя, метким выстрелом хладнокровно поражает в упор гигантского льва с широко разинутой клыкастой пастью.
— А вот эта? — сладко прошептало из-за левого плеча.
Другая фреска была картиной морского сражения военного корабля с пиратским фрегатом. Стянутые вместе абордажными крюками, суда представляли собой единое поле боя, уже завершавшегося полной победой моряков в красных мундирах, добивающих остатки морских разбойников. Молодой красавец адмирал, сияющий огненно-рыжей шевелюрой, с наскоро перевязанной левой рукой, правой рукой освобождал от верёвок привязанную к мачте пиратского корабля черноглазую красавицу с густыми каштановыми волосами и глубоким декольте, восхищённо смотрящую на своего освободителя. Естественно, в адмирале Димон узнал самого себя.