– Только бы мне не спятить, – боязливо сказала я, – я ведь совсем не знаю здешних мест.
– Дозволь мне еще раз услышать от тебя, как покинуть замок! – попросил Маунус.
– Надо выйти за дверь и направиться налево. Спуститься вниз по первой же лестнице. Выйти на Арсенальный двор. Идти к кузнице вдоль восточного флигеля. Совсем рядом с кузницей через узкие воротца пройти к Каретному проулку. Затем – мимо Кленового двора и дальше прямо в Конюшенный проулок. Потом – налево через Нижние врата, коли страж вообще выпустит меня.
И все это лишь для того, чтобы выйти из замка. Да, пожалуй, у нас дома все чуточку иначе: откроешь ворота – и ты уже на проселочной дороге!
– Окажешься благополучно в городе, тебе будет легче спрашивать, как пройти, не возбуждая подозрений. Ну а вспомнишь, что я говорил, то без труда отыщешь дом Вдовы.
– Все это мне не по душе, – вмешался Нико. – А что если один из стражников признает ее?
– В таком-то одеянии? Вряд ли!
Мистер Маунус поправил на мне пояс и стал разглядывать меня, будто товар, предназначенный на продажу.
– Нечего посылать ребенка выполнять мужскую работу, – мрачно пробормотал Нико. – Это неверный шаг!
– Мне уже почти одиннадцать! – запротестовала было я.
Маунус, фыркнув, окинул Нико острым взглядом:
– А далеко ли, ты полагаешь, ты успеешь пройти, прежде чем стражи схватят тебя? Или меня? Ответь на этот вопрос, Мистер Дурная Башка! У нее же есть шанс пройти, ибо Дина – дитя!
– Но они разыскивают и ее! – воскликнул Нико.
– Они ищут дочь Пробуждающей Совесть. А разве этот мальчонка похож на дочь Пробуждающей Совесть?
– Пожалуй, у меня получится, – сказала я, правда менее спокойно, чем мне бы хотелось. – Ведь никто меня здесь не знает. К чему им обращать внимание на случайного мальчишку, который тащит дрова?
– Будь уверена, если ты посмотришь им в глаза, они обратят на тебя внимание. – Голос Нико был острым, как лезвие ножа. Похоже, он больше гневался на Мистера Маунуса, но и на себя тоже; впрочем, гнев разжигало и то, что он не смог придумать план получше.
– Ладно, зарублю это себе на носу. А раз Мистер Маунус постриг мне волосы, будет не так уж трудно не глядеть в глаза людям.
Челка, свисавшая на глаза чуть ли не до самого кончика носа, была словно частокол. Это раздражало, но я старалась не отводить ее все время со лба. Зато стоило мне лишь самую малость склонить голову, как челка вовсе закрывала мне глаза.
Хотя Нико упорно продолжал выдвигать возражения, мы все сделали так, как решил Маунус: здоровой рукой я закинула пустую корзинку для дров за спину и сунула большой палец другой руки за пояс, чтобы она не висела и не болталась. Раны еще не зажили, но все же немного затянулись, и боль уже не рвала хворую руку на части. Но, пожалуй, хорошо, что корзинка была пуста, потому как ноги мои ослабели и явственно давали знать, что я несколько дней пролежала в постели.
– В путь, Дина! Дом вдовы аптекаря сразу за церковью Святой Аделы. Тут уж никак не ошибешься.
– На это я и надеюсь, – пробормотала я, выглядывая наружу.
Переход был совершенно безлюден, и я, шмыгнув налево, направилась к ближайшей лестнице. Внизу, у самых ступенек, стоял, прислонившись к стене, страж, жевавший ломоть сала. Его борода и пальцы блестели от жира. Я почувствовала, что мои колени дрожат и ноги подкашиваются. И не только потому, что я долго пролежала в постели… Но страж даже не взглянул на меня, когда я, стуча деревянными башмаками, спустилась по скользким каменным ступенькам.
Для него я была всего лишь мальчонкой с дровяной корзиной на спине. Я прошла мимо караульщика, склонив голову с учтивыми словами «Доброе утро, господин!», произнесенными так, как научил меня Мистер Маунус.
Страж пробормотал в ответ что-то невнятное, продолжая жевать. У меня засвербило меж лопатками, я все ждала, что раздастся окрик: «Эй! Стой!» Но караульщик, ясное дело, по-прежнему лишь пережевывал мясо.
И вот я уже на Арсенальном дворе.
Это была огромная площадь, может самая большая из всех, что я когда-либо видела, там толпилось столько людей и животных… За один раз такое множество мне видеть не доводилось… Но вообще-то, площадь перед замком не очень отличалась от дворов у нас дома в Березках.
Зато суматоха на здешнем дворе не знала себе равных. Гуси, переваливаясь, бродили у поилки, громко гогоча, клюя и толкаясь, они пытались прогнать оттуда уток и голубей. Четыре козы ждали на привязи, когда их подоят, от одной из них, блея, спотыкаясь и еле двигаясь на слабых ножках, отделился козленок.
Лысый широкогрудый человек в повязанном на животе белом фартуке что-то орал, поминая недобрым словом какого-то олуха мальчишку, которого явно послали за куриными яйцами и сельдереем. А под навесом была подвешена за задние ножки поросячья туша в ожидании, когда же ее разделают. В первый момент казалось, будто этот поросенок был единственным на всей площади, кто не орал во все горло.