Левые либералы – не коммунисты, а таких было много в России, и самых разных толков – пытались всеми способами как можно скорее уехать из страны и с севера, и с юга, через Константинополь, Швецию, Норвегию… Люди уезжали, и многие из них приехали во Францию. Потеряв все, аристократы становились таксистами. Перед Второй мировой чуть не все водители такси в Париже были русскими. Селились эмигранты и в Ницце. Там при царе традиционно жили аристократы, и образовалась большая русская колония.
В Париже русский рабочий класс из числа вновь прибывших быстро нашел работу. Заводам были нужны рабочие руки, и люди, владеющие разными профессиями, находили себе место. Это же касалось и части буржуазии: многие становились рабочими, так как были уверены, что их сразу наймут. Однако большинству представителей буржуазии и высокопоставленных людей предлагалась работа совсем иного рода. И они брались за то, что предлагалось. Многие становились ночными сторожами. Шикарные дамы обслуживали туалеты. В «Куполе», «Ротонде», «Селекте»[9], на Монпарнасе, в кафе Итальянского бульвара и Монмартра за такие места боролись. Словом, все русские эмигранты в Париже находили работу, какой бы она ни была, чтобы жить достойно.
Русские жили главным образом в Бийанкуре или в Отёйе[10]. В 1920–1923 годах в найме на работу не было ничего сверхъестественного. Таков был печальный результат огромных человеческих потерь Франции в Первую мировую. В Париже открывались русские рестораны, открывались кабаре, где выступали русские артисты. Сегодня ничего такого не осталось, но в те времена это считалось роскошью, талантливые русские имели успех. Все русское в Париже было модным. Первая эмиграция принесла с собой русскую культуру.
Пьер Жаме: Дина в 1936 г.
(3)
Во времена народного фронта
(АЖ) Как прошли ваши первые годы в Париже?
(ДВ) Я частенько оставалась одна – мои родители работали. Я много гуляла по этому прекрасному городу, который стал моим. Особенно внимательно рассматривала расположенные поблизости большие здания. От улицы Монж я доходила до Валь-де-Грас – через Пантеон и церковь Святой Женевьевы. Еще я ходила в Тургеневскую библиотеку, чтобы читать детские книги по-русски.
В библиотеке были в основном Тургенев и другие русские писатели – все те, кто пострадал при царизме и эмигрировал во Францию, то есть интеллектуалы, ученые, любители… Там было много самых разных книг. Были даже манускрипты, рукописные книги, сотни редких изданий, литература XIX века, всякие публикации, запрещенные в России, весьма интересные, и множество детских книг, удивительных по качеству текстов. Во время войны Тургеневская библиотека была разграблена и вывезена в Германию нацистами.
Меня в первую очередь интересовала археология – она меня до сих пор не отпускает. Родители давали мне деньги на обед в школьной столовой. Но я туда заходила редко, хотя столовая была очень приличной. Мои карманные деньги уходили на покупку детских газет, типа «Неделя Сюзетт», а через несколько лет, когда я начала коллекционировать, на археологические находки, которые тогда были вполне доступны. Два моих любимых антиквара располагались на улице Бонапарта. Я их удивляла: я была такой юной, но хотела не только все знать – хотела покупать разные вещицы. Антиквары были очень добры ко мне, продавая мне по ценам для студентов, да еще позволяя покупать в рассрочку.
На улице Монж над нами жило семейство с Антильских островов. Соседей было много, они были шумными и очаровательными. Мы иногда разговаривали. Мать этого семейства сразу поняла, что я недоедала. Матери все чувствуют. Но она заметила, что я была с характером, и, чтобы не обидеть, стала думать, как покормить меня, как кормят птичек. В конце концов она пригласила меня на антильский обед, устроенный в честь семейного праздника. Так я проникла в это антильское семейство – у меня до сих пор во рту вкус той бесподобной кухни – и я вот так запросто оказалась на Антильских островах улицы Монж. Знаете, их приветливость и глубокая человечность остались со мной на всю жизнь. Когда мы сблизились, они стали говорить при мне без оглядки: могли, например, вспоминать истории из тех времен, когда – в начале XIX века – их предки еще были рабами на Антильских островах.
Они просили меня рассказывать то, что я знала от отца о русской революции и о Сталине, который их зачаровывал. Антильцы не были политизированы, это были люди доброй воли, которые хотели понимать, что про Советский Союз правда, а что – выдумка. Они хотели знать и про то, кем был Троцкий.