Никого живого он не заметил. Если подумать — мёртвого тоже. Ни скота, ни вечных, сопровождающих любое стойбище, собак, ни людей…
От сердца немного отлегло: внутренне он готовился увидеть обгорелые, почерневшие и застывшие в позах зародышей тела.
Ветер доносил запахи горелых полимеров, нагретого металла и горькой полыни. Больше ничего…
Развернув турбо-джет, он спустился с холма — подумав, что тот слишком симметричен для естественного образования, и скорее всего, является курганом, и припустил в другую сторону.
Было ли это стойбище Торгутай-Кирилтуха, или чьё-то другое, он не знал.
Среди кочевников нападения на соседей были в порядке вещей — как еще разжиться нужными в хозяйстве вещами?
Оставляя пыльный след, Мирон мчался по узкой грунтовке, а мысли вертелись вокруг утреннего происшествия с сонгоку.
Почему раз за разом возвращается сон об Амели? Она не привлекала его, как женщина. Нет, честно… С её закидонами, с её амбициями… Чертовски трудно было представить Амели в домашнем халатике, за чашкой утреннего кофе.
Мирон попытался выбросить её образ из головы. Сонгоку. Вот что сейчас важно.
Он предупредил о том, что опасность уже близко. Наверное, так близко к нему ещё не подбирались — кроме того первого случая в Пусане…
Мирон даже не пытался задумываться над тем, кто посылает дронов. Это может быть любая из нео-корпораций, желающая узнать секрет перемещения сознания в Плюс. Это может быть Амели — живая, настоящая Амели, которая поклялась отомстить ему за убийство Ясунаро. Это мог быть, в конце концов, и сам Платон. Соскучившись по общению, он добивался внимания с деликатностью паровоза.
И всё-таки: почему сонгоку его предупредил?
Призрак, человекообразная фигура с оплывшими плечами и головой, похожей на нашлёпку из грязи, время от времени навещал Мирона в его изоляции. Всегда неожиданно, как чёртик из табакерки. Размахивал руками-полотенцами, гудел, как электрический провод под высоким напряжением. Он будто силился что-то сказать, но не мог.
После того памятного случая на платформе в Токийском заливе Призрак больше с Мироном не говорил.
Он даже стал склоняться к мысли, что и тот разговор ему приглючился. Разум и так был перегружен впечатлениями, вот и оформил появление призрака в знакомую форму. «Если мы придём к соглашению, я отвечу на твои вопросы» — сказал тогда Призрак. Но исчез, как только на платформу опустился вертолёт, управляемый Хитокири.
Мирон понимал, что для разговора с Призраком он должен выйти в Плюс. Ведь именно киберпространство — естественная для него среда обитания… В Минусе он почти ничего не может — кроме создания смутных образов на сетчатке глаза.
Может быть, рано еще получать ответы, — решил Мирон. Не пришло еще время. И где-то в самой глубине, в сумрачных уголках подсознания таилась истинная причина: он просто не хочет знать. Не желает взваливать на себя ещё одну обузу, очередной пласт ответственности.
Поиграв с дронами в кошки-мышки в городах, он купил турбо-джет, почти такой, как был у него в Токио, и пустился в дорогу. Он сомневался, что где-нибудь остался хоть клочок земли, не охваченный спутниковой сеткой, но пустые пространства гор, лесов и степей создавали хотя бы иллюзию одиночества, оторванности от технологичных муравейников и их урбанизированных жителей.
Мирон не знал, что будет, если дроны его догонят. Может, вообще ничего. Но проверять почему-то не хотелось.
Замигала красная лампочка — он выжал из турбо-джета почти всю энергию. Мирон свернул с грунтовки в открытую степь, и выбрав относительно ровный клочок травы, остановился.
Как только в ушах перестал свистеть ветер, окружила тишина. Её прорезал неровный стрёкот кузнечиков, тихий шелест травы, пение невидимого в вышине жаворонка… Но всё равно это была тишина.
Без вечного городского гула, производимого миллионами работающих машин, грохота автострад, вечного жужжания дронов, первое время он не мог даже спать. Ветер создавал вокруг палатки иллюзию движения — всё время казалось, что кто-то подкрадывается в темноте…
Тогда Мирон вылезал наружу и смотрел на звёзды. Господи, что это было за зрелище! Он придумал множество метафор, но ни одна даже близко не передавала величественного сияния пустоты, которое каждую ночь дарило звёздное небо.
Со временем он научился ценить эту громкую тишину: журчание ручья, шорох куропатки в зарослях джигиды, шелест сухой травы, пение ковыля… Однообразие солнечных, напоенных ветром дней, пустоту и холод ночей — всё это приносило его душе необходимое умиротворение.