Когда он оказывается на улице — в одной рубашке и джинсах, с которых белёсыми хлопьями облетает подсохший биогель, — вокруг царит хаос.
Кто-то куда-то бежит, несколько человек с остервенением громят подъезд ближайшего Улья. Бронированное стекло двери не поддаётся, лишь прогибается внутрь, покрываясь паутиной мелких трещин.
Мужчина, очень похожий на того, с ломом, катит сломанного дрона — присмотревшись, Мирон понимает, что робота приспособили вместо тачки, нагрузив глянцевыми коробками с яркими этикетками.
Где-то невдалеке ревут сирены, на уровне пятого этажа — там, куда не могли достать вывороченные из мостовой куски асфальта и бетона — парит клин полицейских дронов. Чёрных, ушастых, утыканных электрошокерами.
Скоро здесь будет отряд подавления беспорядков, — понял Мирон и ссутулившись, зашагал прочь, туда, где всё ещё помаргивали электрические огни уличных фонарей.
Вернуться назад, к Амели и Капюшончику, ему в голову не пришло.
Добраться до проспекта Мирону не дали: из переулка между двух домов-Ульев вылилась клокочущая, бурлящая толпа, и подхватив его, понесла в другой узкий переулок.
Мирон даже не пытался выбраться: по опыту знал, что сопротивление, попытка выгрести против течения, привлекут внимание агрессивно настроенных индивидов, для которых любое неповиновение, любое проявление свободы воли сейчас — лишь повод сорвать злость.
Сунуть нож под ребро в толпе ничего не стоит. Никто не заметит, как он упадёт и будет затоптан…
Обогнув Улей — часть толпы осталась, чтобы разгромить притулившуюся у подножия станцию зарядки бытовых дронов — его толпа слилась с еще одним течением, вывернувшим из-за другой многоэтажки, и вот уже общий поток устремился к проспекту… Который был перегорожен прозрачными полицейскими щитами. За ними высились водомёты, и что гораздо хуже — пулемёты, заряженные резиновыми кубиками.
Очередь таких кубиков, выпущенная с близкого расстояния, могла спокойно пробить грудную клетку или ободрать мясо с лица.
Немного замедлившись, Мирон принялся выбираться из толпы. Осторожно, чтобы, не дай бог, никто не почувствовал в нём внутренней угрозы, не такого, как они…
Первая волна толпы ударилась в щиты. В ответ завыли водомёты. Тугие струи ударили поверх голов, окатывая смешанной с кристалликами льда ледяной водой.
Для многих этого было достаточно: остудившись, придя в себя, сбросив иго стадного инстинкта, они начинали растерянно оглядываться и искать пути к отступлению. Задние ряды принялись рассасываться в выбитые двери подъездов и подворотни. Кто-то внаглую бежал по улице — в противоположную от водомётов сторону.
Справа, уголком глаза, Мирон засёк белый высверк, от неожиданности остановился, и тут же получил сильный толчок в спину. Упасть ему не дали. Тела стояли так плотно, что места просто не было. Но тем, в кого он врубился, это не понравилось. Высокий бородач развернулся, и толкнул Мирона в грудь. Тот, раскинув руки, чтобы не упасть, задел еще нескольких. Женщину, которая с воплем налетела на парня в тенниске и его соседа в засаленном пыльнике.
Круги тычков, падений и ругани расходились от Мирона, как от камня, брошенного в омут. Люди возмущенно толкались, кричали, наступали друг другу на ноги, в ход шли кулаки и пинки.
Мирон вновь заметил белую вспышку — гораздо ближе, всего в трёх или четырёх метрах… Повинуясь базовому подкорковому инстинкту, он бросился бежать. Не обращая внимания на сыпавшиеся со всех сторон тычки и затрещины.
Один раз он упал — неожиданно толпа разбежалась в стороны, как стая тропических рыбок от хищной мурены, и Мирон с разбегу рухнул на асфальт. Пропахал его ладонями, подбородком, коленями — из глаз посыпались искры. Тут же поднялся, подгоняемый иррациональным страхом жертвы, и бросился дальше.
Влетев в новую толпу, он почувствовал, как лопается рубашка на спине — ткань трещала под напором чего-то острого, неумолимого. Рванулся, высвобождаясь, и ощущая, как кожа под разрезом становится горячей, побежал дальше.
Он ни разу не рискнул обернуться — знал, чем обычно заканчиваются такие промахи. Лёгкие работали, исправно качая воздух, ноги бухали в асфальт в неровном, но неостановимом ритме.
«Хищник бежит за добычей, а жертва убегает от смерти» — эту поговорку очень любил отец. Когда Мирон, еще маленький, спросил, в чём её смысл, отец пожал плечами, и сказал еще одну ничего не значащую фразу: — Много жемчужин на пути к вершине Фудзи…