— Эй, — говорю я неуверенно. — Меня кто-нибудь слышит?
— Привет, аллигатор.
Ты, братец, как всегда спокоен и чуточку самодоволен. Я хочу ответить, но во рту пересохло, к тому же, на язык просится одна нецензурщина. А ты этого не любишь.
И тут прямо передо мной, рядом с палаткой, появляется Призрак.
Глава 20
3.20
— Приехали.
Пару секунд Мирон просто глядел на Призрака, а затем потянулся к застёжкам шлема.
Вдруг стало жарко. Он больше не испытывал чувства защищенности, комб превратился в тесный и душный экзоскелет, из которого хотелось поскорее выбраться.
Мирон долго возился, всё никак не мог нащупать нужную кнопку, но вот пальцы поймали знакомый бугорок, и броня свернулась, слезла с тела, как шкура ящерицы.
Зная, как трепетно вояки относятся к собственности, он аккуратно отодвинул комб к стенке. Сам остался в мягком термобелье.
На Призрака старался не смотреть: была надежда, что он исчезнет, как только будет снят шлем, и получится посмотреть на мир своими глазами, без гексагональной сетки и электронных иконок.
Но нет. Оплывшая фигура с покатыми плечами осталась на месте.
Монитор, серую плёнку которого кто-то налепил на стену, вдруг ожил. Сначала шли помехи, они сменились зелёными строчками кода, а потом на экране возникло лицо брата — повзрослевшее, с запавшими глазами и недельной щетиной.
— Нам нужно поговорить, — сказал Платон.
Мирон невольно бросил взгляд на тело, безвольно лежащее на функциональной кровати. Знакомый профиль с трубкой, торчащей изо рта, никуда не делся.
Подойдя к двери, Мирон подёргал запирающее колесо — оно осталось неподвижным. Будто намертво приржавело к оси. Постучал кулаком в дверь. Та отозвалась глухо и почти бесшумно.
— Знаешь, у меня будут крупные неприятности, если люди снаружи решат, что я здесь заперся, — сказал он, глядя на экран. — Наверняка они попробуют взорвать дверь — или стену, например.
— Им сейчас не до того, — сказал Платон с экрана. — Я подготовил несколько сюрпризов, чтобы занять твоих друзей на некоторое время.
— Они мне не друзья.
Мирон не знал, видит ли Платон Призрака. На всякий случай он решил вести себя так, будто его нет.
— Я знаю, — улыбнулся Платон. — Просто решил тебя поддеть.
— Послушай, — Мирон устало потёр лицо. — Сейчас не самое лучшее время для братских подколок. Может, перейдём сразу к делу? Кстати: почему ты не отозвался в Плюсе, когда я тебя звал? У меня была куча времени, могли бы прекрасно обсудить всё, что тебе хочется.
— Слишком много чужих ушей, — пожал плечами Платон на экране. — Плюс сейчас — не самое лучшее место для… чего бы то ни было.
— Ух ты, — перевернув пластиковый ящик для инструментов, Мирон уселся, вытянул ноги и прислонился спиной к стене рядом с дверью. Монитор висел напротив, Призрак, не подавая признаков — ха-ха! жизни, висел в углу, рядом с входом в «палату» с телом Платона. — Всесильное киберсущество чего-то боится? Неужели хакеров?
— Мне кажется, в данный момент сарказм неуместен, — сказал брат. — Пойми наконец: всё очень серьёзно.
— Да ну? А я думал, мы здесь в «Дум 8» играем…
Мирон ничего не мог поделать: его несло. Очевидно, неизбежный после боя отток адреналина высвободил пружину, которая день за днём сжималась где-то внутри, и теперь его было не остановить. Нервное напряжение требовало выхода.
Призрак пошевелился. Не то, чтобы он куда-то пошел, или сделал какое-то движение, но фигура его пошла заметной рябью, а потом заклубилась внутри своих контуров.
Мирону большого труда стоило не пялиться на него во все глаза. Впервые, может быть, он мог наблюдать Призрака вот так, в спокойной обстановке — но он всё ещё был уверен, что Платону о нём знать не обязательно. Во всяком случае, пока.
— Пойми наконец, — тон брата вновь стал снисходительным. — Когда ты выйдешь из этой комнаты, мир изменится бесповоротно. Век вывихнет очередной сустав, и ничто уже не будет прежним. Но в первую очередь, изменишься ты. Твоё восприятие реальности.
— Ладно, — сказал Мирон после паузы, краем глаза наблюдая за Призраком. — О чём ты хотел поговорить?
— Ты должен отключить моё тело от системы жизнеобеспечения.
Мирон моргнул. Представил, как заходит внутрь палатки, как поворачивает тумблеры, как вытаскивает изо рта Платона влажную ребристую трубку… К горлу подкатил горький комок.