Испещренное и пронизанное связями болезнь-пространство предполагало дальнейшее простирание и тайное перерождение милитаризации и военных сил, которые теперь сами движутся подобно небольшим роям, скрытым и почти совершенно невидимым. Неистовство вируса и частичная открытость глобализации встречаются в шизоидной возможности и реальности развития биооружия, ясно продемонстрированной в научно-фантастическом фильме Вольфганга Петерсена «Эпидемия».
В начальной сцене «Эпидемии» маленькая деревенька подвергается бомбардировке зажигательными бомбами с целью воспрепятствования распространению вымышленного филовируса под названием Мотаба, который действует как вирусы Эбола и Марбург, реплицируясь с большой скоростью и разжижая внутренности жертв. Скоро становится ясно, что бомбардировка не остановила вирус и что колоссальные системы вооруженных сил вообще не способны сдержать его. Но вместо того чтобы постараться остановить вирус, военные лишь хотят взять его образец и произвести на его основе биологическое оружие, тем самым перенаправив действие вируса, но не сдержать и не искоренить его. Интересен факт, что вирус здесь превратно понимается военными как форма смерти, тогда как докторами, которые в конце концов спасают положение, он воспринимается как форма жизни. Другими словами, вирус и инфицированные тела схлопываются в одно целое в мышлении военных, тогда как в мышлении медиков они по существу различны: то, что, с одной стороны, только уничтожаемо, с другой — излечимо.
Но вернемся к теме сетей, с которой мы и начали наше обсуждение вирусного и бактериального. Замыкание сетей может привести к столь же странным и непредсказуемым результатам, что и их открытие. Во времена Великой чумы 1665-1666 годов в Англии маленькое поселение под названием Им установило карантин, чтобы остановить или хотя бы замедлить распространение бубонной чумы. Эта стратегия стоила Иму половины населения, но, как теперь выяснилось, выжившие в эпидемии смогли передать своим потомкам генетическую мутацию, которая смогла сделать их невосприимчивыми к другим современным смертельным инфекциям. Как замечает Реза Негарестани в своем несравненном тексте «Циклонопедия», радикальная открытость иным формам жизни, будь то вирусным или нет, может начаться не с отношения открытости как таковой, но с радикальной закрытости, которая может — парадоксально, путем собственной изоляции, — сделать себя мишенью для внешнего и тем самым открыться[46]. Радикальная или эпидемическая открытость существует в ущерб экономической открытости (то есть открытости, степень которой контролируется), опровергая тем самым любую упрощенную концепцию, полагающую изоляцию достаточной для выживания[47]. Как утверждает Негарестани, выживание не гарантируется автоматически после возникновения живого — это «по сути невозможно», даже в условиях полной изоляции[48].
Микробная жизнь становится интериоризированной сетью, которая не останавливается, сталкиваясь со стремлением своих жертв выжить; она не медлит и не прерывается, но во имя самой жизни постоянно просачивается внутрь своих жертв. Поэтому микробное представляет собой, пожалуй, особо вероломный пример латуровского гибрида. Как показывает Грэм Харман, ссылаясь на Бруно Латура, попытка распознать гибрид (объект, охватывающий сразу и природное и культурное) — это попытка проследить очертания сети[49]. Другими словами, Латур отказывается от вспомогательных фикций «природного» и «культурного», предпочитая утверждать природу объекта через его отношения с другими сущностями.
Ужас можно найти и в физическом строении самого вируса. Смешение излечимого/уничтожаемого и сетевая запутанность распространения вируса встречают еще одну неоднозначность, — ту, что заключена в самом вирусе. Все еще идут споры о том, являются ли вирусы органическими соединениями (составными частями жизни) или же формами самой жизни. Здесь можно вспомнить о нашем примере пчелиного роя и неоднозначности того, что касается части и целого. Тогда как вирусы содержат РНК или ДНК, они не состоят из клеток и размножаются только путем захвата для своего самовоспроизведения клеток других организмов.
Если определение жизни с трудом прилагаемо к сцепленному извивающемуся телу вируса, то само событие болезни, как указывает Юджин Такер, куда сложнее, поскольку всегда (независимо от его конечной причины — вируса, бактерии и так далее) осуществляется на макроуровне в виде сборки таких жизненных форм, как бацилла-блоха-крыса-человек в случае черного мора[50].
46
Negarestani, Reza (2008),
49
Harman, Graham (2009),
50
Galloway, Alexander and Thacker, Eugene (2007),