Тогда как теория зародышевой плазмы Вейсмана отвергает значимость индивидуальных тел для силы жизни, Делёз, согласно Анселл-Пирсону, увлечен этикой, которая работает с осмысленными с точки зрения такой этики телами и рассчитывает максимизировать аффективные страсти между ними, чтобы создать причудливый динамизм радости[73]. То есть для Делёза и Анселл-Пирсона недостаточно утверждать, что жизнь проживается лишь ради смерти и постоянного (до распада всей материи во вселенной) подпитывания других форм жизни. В этом смысле жизни дается куда более сдержанная открытость, чем вышеупомянутая открытость у Негарестани и Такера, поскольку для нее оказывается необходимым нечто большее, нежели приспособление и выживание. Чисто биологическая участь жизни оплакивается в этике аффективной страсти и в утверждениях подобных тому, что жизни наконец-то необходимо стать сущностно приятной[74]. Но жизнь не запутанная передача радости, а поток биомассы, подверженной действиям сил по ту сторону ее какой-либо чувственности.
Урок Вейсмана состоит в том, что есть нечто в жизни, выходящее за пределы ее отдельных форм. Как указывает Мерло-Понти в своей книге «Природа», протоплазмы Якоба фон Икскюля участвуют в этом ужасе безразличной жизни, так что амеба представляет собой чистую продуктивность, движимую чистой продуктивностью природы и захваченную ею, — нечто, что протекает в унисон с динамикой самой природы[75].
Различие между жизнью (как силой, как склонностью к формированию организмов) и индивидуальными формами жизни указывает на серьезные проблемы жизни и бытия, которые, как подсказывает Такер, связаны негацией[76]. Другими словами, проблема в том, чтя является не-бытием по отношению к формам жизни. Есть ли что-либо в совокупности конкретных форм жизни, что живет, но не поддается классификации?[77] Как точно подводит итог Такер, понятие «жизнь» используется концептуально, но у концепции жизни все еще нет отличительного определения[78].
Как мы увидим, мнимый зазор между миром вирусного и миром грибов имеет чисто «механическую» причину: слизь и жижа, из которой мы произошли, не столь впечатляют нас, поскольку представляются мертвой материей, ожидающей потенциации, тогда как грибы-слизевики, хотя и представляются нам той же самой материей, но такой, которая активна сама по себе. Говоря иначе, когда дело касается вирусного, мысль способна упорядочить и подавить жизневыразительность вируса, тогда как грибное — мы увидим это в следующей главе — начинает ускользать и извне деформирует рамки того, как мы мыслим жизнь. В онтологическом смысле, конечно, есть лишь незначительная разница (если она вообще есть) между активностями жизни вирусного и грибовидного. Ни в том, ни в другом не заключено никакой особенной формы жизни, поскольку природа из века в век пронизывает все вокруг нас и все внутри нас, наши склизкие сущности.
2
Грибовидный ужас и ползучесть жизни
...грибы, занимающие видное место в растительном царстве, питаются также, как животные: дрожжи, сапрофиты (гниль) и паразиты питаются уже готовыми органическими веществами. <...> Замечателен тот факт, что грибы, распространенные в чрезвычайном изобилии, не смогли развиться. <...> Это, можно сказать, выкидыши растительного мира.
Предназначение грибов — освободить мир от старого мусора
Тогда как в предыдущей главе непростая связь между производительностью и разложением по большей части строилась вокруг человека в частности и интерьера вообще, здесь мы рассмотрим распространение склизкости жизни с точки зрения среды и экстерьера. Исторически гриб[81] играл важную геофизическую роль: ранние образования слизи разъедали сплошную каменистую поверхность земли, приводя к формированию почвы. Поп-культура отводит царству грибов участки произрастающих из тлена земли грибных тел, кучкующихся близ мрачных надгробий, сырых катакомб и внутри загадочных потрескавшихся туннелей. Грибы принадлежат древности и всегда связаны со смертью, разложением и сыростью.
Чтобы испытать подобное ощущение «произрастания из тлена», возьмем следующий пассаж из короткого рассказа «Тень на дне мира» одного из представителей «странной литературы» Томаса Лиготти:
75
Merleau-Ponty, Maurice (2003),
79
Бергсон А. Творческая эволюция // Бергсон А. Творческая эволюция. Материя и память: Минск: Харвест, 1999. С. 123-124.
81
Следует учесть, что английское существительное fungus, заимствованное из латыни, как и производные от него множественное число fungi и прилагательное fungal, означает целый ряд грибовидных форм: дрожжи, плесени, грибки и, наконец, грибы, которые способны к образованию плодовых тел (mushrooms), поэтому в зависимости от контекста здесь и далее может даваться тот или иной перевод, хотя чаще всего в качестве обобщающего всех их будет использоваться слово «гриб». Прилагательное fungoid переводится нами как грибовидное, чтобы включить в себя как царство настоящих грибов, так и все грибоподобные организмы, которые по тем или иным причинам были изъяты из этого царства. Гриб и грибовидное здесь — это не строго биологические понятия, а понятия пребывающее на стыке различных смысловых полей: исторического, биологического, культурологического и т. д.