Красавец Айкал поменял мне тачку, это сразу почувствовалось – все четыре колеса крутятся идеально, тачка пустая. Я словно лечу.
На Büyük Teras ещё один скандал. Русский мужчина орёт на нашего начальника, мол, почему его суп убрали, пока он отлучался: ты что, слепой? Здесь стоял мой суп, сейчас его нет!
Şükür şef его вежливо успокаивает.
– Слущай, уважаеймый! Нье нужна так са мной разговарьивайть, я нье слепой, – спокойно, на русском языке отвечает ему курд-Шукур с кавказским акцентом.
Русского успокоили.
Проходит минут десять, тачка снова забита. Я еду на background. Снова лавирую среди толпы туристов, стараюсь не сбить детей и не уронить посуду. Мне кажется, из меня вытекло ведро пота.
Background забит под завязку. В коридоре длиною метров десять и шириною в полтора, выстроились киргизы-тачечники – кто-то не успевает разгружать посуду. Всё это – уже за кулисами. То, что там происходит, гости не могут видеть: узкий коридор заполняется водой, киргизы злы друг на друга, на курдов и на весь мир.
– Болгулачы11, зае…ли! – Отчаянно кричит смуглый киргиз.
– Биякта12 пробка, – отвечает ему кто-то равнодушно.
Дело идёт медленно. Через каждые секунд тридцать из background вылетает мокрый киргиз, облегчённо вздыхает и ведёт пустую тачку в свой зал.
Подходит моя очередь. Завожу тачку. Сливные дыры в полу забиты мусором: ломтики лимонов, огрызки, листья салатов, битое стекло, куриные косточки, крышки от винных бутылок, стопки салфеток, трубочки для напитков – от этого потоп. Мне не хочется делать то, что в последующие четыре месяца я буду делать вполне спокойно. Я не хочу ходить по воде и добивать свою полумёртвую мочеполовую систему. Поначалу это кажется безболезненным: вода ведь не холодная, а я молод и полон сил.
На меня кричит посудомойщица-курдянка. Ей лет сорок пять. Зубов нет, голос прокурен. Не понимаю, что она хочет – она кричит только на меня. Знать бы мне турецкий!
Снова недовольные глазки Айбека. Он зол на меня, я на него. У нас нет времени на разборки. Ещё и смуглый качок Окан точит на меня зуб. Он видит, что я не похож на агрессора. Таких, как я, толпа любит опускать на самое дно. Окан недовольно рассматривает меня, как вернувшийся с работы старый муж рассматривает невкусный ужин, приготовленный женой.
Вывожу свою тачку. Залы ресторанов кажутся мне холодными по сравнению с баней на background – там всюду горячая вода и пар из makine13. Я мёрзну одну минуту, потом снова становится жарко.
Ужин в разгаре. Бегаю с грязными тарелками как сумасшедший. Начальство делает мне замечания по поводу того, что я слишком медленно работаю. Делаю вид, что не понимаю.
Ферат предлагает мне большой кусок пиццы.
– Ye, ye14, – шепчет он, пытаясь спрятать кусок в нижний ярус тачки.
– Жок15, – отвечаю я по-киргизски.
Он пытается уговорить меня, но я опасаюсь, что это проверка.
Третий рейс на мойке. Там произошла стычка между двумя киргизами. Кто-то кого-то не пропустил или задел, случайно облил водой или не уследил за речью. Подробностей я не узнал. Для конфликта серьёзный повод и не нужен.
Посреди мойки стоит пьяный Окан, в руках у него çekpas16 для воды, но в качестве воображаемого микрофона. Он вошёл в образ.
– Bu akşam ölürüm beni kimse tutamaz
Sen bile tutamazsın yıldızlar tutamaz
Bir uçurum gibi düşerim gözlerinden
Gözlerin beni tutamaz17! – Исполняет Окан строчки грустного турецкого хита.
У него получается вполне талантливо. Мы хихикаем. Окану подпевает какой-то крепкий авторитетный киргиз. Он тоже накачен вином. Они обнимаются и продолжают петь. Крепкий киргиз, который в будущем станет моим другом, пытается вырвать çekpas у Окана, мол, дай мне тоже выступить на сцене. Им весело. Нам тоже.
Я быстро разгрузил свою тачку и хотел было улизнуть от посудомойщицы. Но не тут – то было! Она снова орёт, как резаная и смотрит на меня взбешёнными глазами.
Ноги мокрые. Я хлюпаю ими по Büyük Teras, оставляя следы воды. Народу становится чуть меньше.
Я отправляюсь в четвёртый рейс. Темп немного снизился. Киргизы лениво попивают воду, соки, а кто и пиво, виски с колой, водку. Я дисциплинирован, всё-таки первый день. Ничего не ем, ничего не пью. Айбек красный как помидор. Он уже под мухой. Он пытается смотреть на меня со злобой, но у него не получается. Я улыбаюсь, он тоже.
Айкал-шеф озирается на background с сигаретой в зубах – я понимаю, что порядок здесь далеко не железный. В приличном бишкекском отеле так делать нельзя.
Возвращаюсь в зал, он почти пуст. Веду тачку на background в пятый раз. Узкий закулисный коридор забит брошенными неразгруженными тачками. Киргизы прячутся от самой сложной работы под названием araba boşal18.