И вот, на таком «фоне», Михаил Федорович в начале сороковых годов делает попытку вновь поколебать «завесу», восстановить традицию династических браков, влекущих за собой возможность взаимовыгодных военных и дипломатических союзов. Но прежде чем приступить к изложению этой истории, давайте скажем о необходимости издания Свода комментированных отечественных и зарубежных сведений о Дмитрии I. Ведь именно отсутствие подобного издания оставляет нам всего лишь два «крайних» варианта, две противоречивые версии: «ставленника иноземных оккупантов» и «народного справедливого царя»; едва ли подобные полярные версии могут привести нас к более или менее объективному взгляду… И вот, после этого глубокомысленного заключения обратимся к очередной попытке первых Романовых поколебать «завесу».
На этот раз речь шла о возможности брака Ирины Михайловны, старшей, первородной царской дочери. Снова взгляды романовские обращаются на Датское королевство. Запросы Михаила куда скромнее запросов его отца Филарета. Возможно, царь отдает себе отчет в непрочности положения Романовых на русском троне. 1640 год, и шести лет не миновало от окончания войны с Владиславом польским, то есть еще совсем недавно Владислав претендовал на московский престол. Теперь Михаил согласен иметь своим зятем незаконного, побочного сына датского короля Христиана IV. Это двадцатилетний юноша, носящий титул графа Шлезвиг-Голштинского. Пройдет менее ста лет и Россия с голштинцами породнится, и Голштинский герцог станет основателем последней правящей ветви династии Романовых. А покамест русские послы отправляются в Данию, затем датское посольство является на Москву, причем главным послом датский король определяет графа Вольдемара. После отъезда датского посольства снова посылается в Данию посольство русское. На этот раз ведутся переговоры непосредственно о возможности брака. Датский король требует для своего побочного сына «чести», как для «законного» принца; послам задан вопрос, какие русские города будут переданы Вольдемару во владение. Естественно, послы дают уклончивые ответы. Наконец удается уговорить графа Вольдемара отправиться в Россию. В сущности, вступив в брак с иноземной принцессой, он скорее улучшал свое положение. При его статусе «побочного» сына законная дочь российского царя – пусть едва начавшаяся, пусть сомнительных прав и «худородная» династия – являлась завидной партией. Тревожиться мог, скорее, его отец-король. Ведь этот самый статус «незаконного сына» как бы определял отсутствие четких обязательств по отношению к королю и «законным» братьям-принцам. В будущем могли быть самые разные варианты поведения Вольдемара (вспомним поведение герцога Монмута, побочного сына Карла II английского). Тем более что никакой договоренности о военном, дипломатическом или торговом союзе у Дании и России пока не складывалось.
Вольдемар прибыл в Россию уже как бы в качестве жениха царевны в 1644 году (а сватовство началось в 1640). По пути в Москву он побывал в Вильне у Владислава польского. Сохранились польские свидетельства о том, что молодой датский граф хорошо владел французским и итальянским языками. С московскими послами было предварительно уговорено, что Вольдемара не будут принуждать к переходу в православие.
Однако в Москве разговор прежде всего зашел о вере. Вольдемар упорствовал, его всячески принуждали. Между прочим, он напомнил о браке Марьи Владимировны с королем ливонским Магнусом, совершенном по инициативе Ивана Грозного. Графу отвечали, что если бы Иван Грозный любил свою племянницу, он бы не отдал ее за человека «иной веры». Вольдемар мог бы еще углубиться в историю и припомнить знаменитые браки дочерей Ярослава Мудрого, но, возможно, он об этих брачных союзах с Францией, Скандинавией и Польшей даже и не знал. Интересно, что, как и в случае с Ксенией Годуновой, речь не шла о том, чтобы отпустить царевну «на чужую сторону», но о поселении графа в России, на что он был согласен. Однако на «перемену веры» не соглашался и потребовал отпустить его из России. Михаил Федорович не отпускал Вольдемара; фактически тот находился как бы «под домашним арестом» и даже предпринял несколько попыток бежать с помощью местных жителей. Попытки эти были пресечены, но можно себе представить, каких «нервов» это стоило царю. Ведь за каждой подобной попыткой вполне могла тянуться все та же роковая нить заговора. Обвиненных и заподозренных, конечно, допрашивали и пытали.
Все это не столь уж простая история. Да к тому же она ведь развертывается (вспомним!) в последний свой период одновременно с большим «процессом мастериц» и трагическими событиями в царской семье. Вообще эта попытка династического брака вовсе не являлась «внутренней» семейной трагикомедией. Сохранившиеся документы говорят о наказании входивших в состав посольства в Данию окольничьего Степана Проестева и дьяка Григория Патрикеева. Затем отправлен в ссылку князь Семен Шаховской. Проходит два года после отъезда Вольдемара из Москвы на родину, но и в 1647 году обвинения по «делу» Вольдемара все продолжаются. Выслан дядя нового царя Алексея Михайловича, Семен Лукьянович Стрешнев. Сразу же после восшествия на престол Алексея Михайловича обвинен и выслан князь Иван Никитич Хованский.
Новый царь еще очень молод, он лишился отца и почти через месяц потерял мать. О шатком положении Романовых на престоле мы уже говорили довольно, однако придется напомнить еще раз, потому что иначе трудно понять «дело Хованского» и действия молодого царя. Едва вступив на престол, Алексей Михайлович, конечно, озабочен скорейшей высылкой датчанина. Теперь Вольдемару не только не препятствуют, – напротив, его торопят. Почему? Конечно же, юный царь и его «партия» опасаются новой «смуты». Боятся, что датский граф заявит себя очередным претендентом на российский престол. Они в этом не находят ничего невероятного. Да и мы не найдем, учитывая все события, предшествовавшие (и сопровождавшие) «избрание» Романовых. Согласие на крещение православное и брак Вольдемара с Ириной вовсе не угодны ее юному брату-царю. Ведь став супругом царевны, Вольдемар вполне может заявить права на престол. И Алексей Михайлович, и ближний его советник боярин Морозов, конечно, не сомневаются в том, что в России найдутся желающие поддерживать нового претендента «со стороны»; ведь уже поддерживали и Владислава, и Марину Мнишек. Положение нового царя нелегкое. Возьмем хотя бы тот факт, что в государстве никак не удается собрать налоги. Говорит ли это о непомерной тяжести налогообложения? Да нет, это говорит, прежде всего, о том, что население не так уж считается с властью, опять же, не полагает эту власть столь уж законной и имеющей права. Приходится, что называется, выкручиваться; вместо прямых налогов вводить косвенный – на соль; заявлять публично, что налоги будут снижены; публично казнить налоговых чиновников. Наконец, приходится вновь идти на компромисс со знатью, с «кланами-родами». В 1649 году принимается Соборное уложение. Интересно, что именно к созыву этого Земского собора князь Хованский из ссылки освобожден. Уж этот-то Земский собор трудно заподозрить в излишнем «демократизме» и «парламентаризме». Принятые им решения известны. Уложение окончательно закрепостило не только крестьян, но и часть посадских людей, отменило срок давности для поимки, сыска и возврата владельцам беглых крестьян, расширило права владельцев «живой силы», то есть крепостных. Все эти меры, конечно, позволили Алексею Михайловичу сохранить престол.
Но при вступлении своем на престол он должен был, конечно, испытывать чувство паническое. Он боялся, конечно, возможного согласия Вольдемара на православное крещение и последующего брака Вольдемара с Ириной. Но что уж там! Побочный сын датского короля мог объявить себя претендентом на российский престол и не утруждаясь покамест ни браком, ни крещением, пользуясь одним лишь именем «жениха царевны». Невозможно? Оказалось возможно даже через сто лет, когда Алексей Долгоруков объявил свою дочь Екатерину претенденткой на трон лишь на том основании, что она была «нареченной» (то есть официально объявленной) невестой юного Петра II, умершего от оспы.