Стакан чешского хрусталя в серебряном подстаканнике заждался. Чистая вода отливает ртутью. Горсть таблеток холодит ладонь. Говорят же, коварен возраст 27.
Но 27 исполнится лишь завтра. Или уже сегодня? — бросил он взгляд на часы. — Где вход, там и выход…
Не удержавшись от горькой шутки, он запил водой и таблетки, и проблему.
— С Богом, — выскочило невольно.
До похода в Вечность минимум полчаса. Присядем на дорожку.
А за окном в бесконечном фокстроте топчется дождь; порой замирает на минутку, будто прислушиваясь — скоро ль гроза? И вновь, утомленный, бормочет о чем-то своем: кап, кап-кап-кап, кап, кап…
Сильнее всего гнетет ожидание.
Необратимое уже не гнетет.
Он расслабленно повел плечами, отодвинул стакан, придвинул полагающуюся в подобном случае записку, повертел в раздумье ручку, что-то еще черкнул.
Странно… Лишь общие слова, и ни строчки для Лии. Надо хоть фразу…
Он встал, раздвинул шторы, поднял с пола выпавшую вчера из рук газету.
Снова сел за стол.
Любимая, — попытался настроиться он.
Но с кончика шариковой ручки спрыгивали на бумагу лишь унылые рожицы, да захватывали поля заштрихованные в раздумье квадратики.
Нужная фраза не шла…
Машинально мазнув взглядом по газетному развороту, невольно усмехнулся. Заголовок вопил на треть полосы: «Миллион долларов за живого или мертвого!»
А глаза меж тем уже вчитывались в текст.
«Любопытство ничем не перебить», — осклабился он.
«Действительно, странно», — ввинтилась мысль. Дело даже не в том, что речь в публикации шла всего лишь о пропавшем переводчике с международного симпозиума. Съезды подобного уровня на курортах не редкость. Странно иное — какой смысл платить миллион… и за труп, если и за десятую, нет, сотую часть вознаграждения нашлась бы армия добровольцев обшарить всеВолчье ущелье?! Не говоря уже о вертолетчиках Службы Спасения! Он вгляделся в фото бедолаги. Усы, холеная бородка. Открытый взгляд из-под сросшихся темных бровей вразлет, неожиданно мягкие волосы, прямой нос. Изящной формы крупное ухо с невыразительной, будто жеванной мочкой. Винтажный тип. Лет 47, не меньше.
Напоследок он еще раз просмотрел публикацию.
Вот оно!
Зацепка скрывалась в громоздком абзаце: переводчик не потерялся, как заявлено в броском подзаголовке, а «на глазах свидетелей провалился в Глаз Волчьего ущелья». Стало быть, точка поиска определилась. Но тамискать бесполезно. Даже — труп: бедняга-переводчик провалился в бездну. Объявленная акция по спасению — гнусный пиар…
«Ого, — вдруг опомнился он. — Полседьмого…»
Размышления отняли еще 15 минут. Или… подарили?!!
Но на ухмылку сил уже не было. Сквозь пышный тюль серело недоброе утро, даже дождик умолк — оттанцевался.
Мир обрушился, оглушив и смяв привычные ориентиры, всего лишь вчера.
Всего лишь вчера, а не эпоху назад, он мог позволить себе блажь: пошуршать свежей местной газетой. И чутье не вздыбилось, и сердце не сжалось от дурного предчувствия, когда раздались нежные трели мобильного телефона. Нечеловеческий крик Лии выбил его и из уютного кресла, и из дома, и… из жизни.
— Бред! — произнес он непослушными губами.
И было непонятно — он об этой публикации или …о себе.
Отделенный газетный лист спланировал на пол, и он решительно сжал в пальцах ручку.
Ну что сказать тебе напоследок, Лия?!! — в бессильной ярости вывел он в конце записки и тут же стал тщательно заштриховывать.
Кредит легкокрылой фортуны оказался ловушкой. Жизнь в мгновенье была исчеркана роком: ни светлых прежде полей, ни красной линии. Как этот черновик — нелепая попытка нелепого письма.
А мысли все мечутся в поисках последнего слова и вязнут. Вязнут в заштрихованном паутинкой уголке страницы, наскакивают на рожки колченогого беса, цепляются за ветви обнаженного деревца…
Не выскочить.
Бесполезно.
Вот с нижнего угла бумаги вытаращилась угрюмая рожица, справа ему подмигивает грудастая фурия. Еще пара бесконтрольных движений, и бумага явила изумительный женский профиль — вот бы встретить такую! Водопад волос, страусиное перо, шляпа… Он вдруг узнал ее. Ухмылка полоснула по лицу: Фортуна! Загадочная, как Прекрасная Дама в бессмертных стихах поэта. Обманчивая, как мираж. Коварная…
Тут перо дернулось, и нежный абрис блоковской незнакомки испоганил раздвоенный на конце язык. Неосознанный каприз измятой души снял напряжение. И — проблему.