Жалко, конечно, что всех надо кормить. Ну да что делать.
— Смотрите, без меня не забывайте менять рыбе воду! — наказал Динька. Сначала пошел по мелководью к вышке, а когда вода дошла до плавок, поплыл.
«Атлас» был толст, — толще библии. Рыбы в Черном море все меньше, «Атлас» с каждым изданием все толще. Динька рассматривал фотографии. Сазан… анчоус… севрюга… осетр… сарган… сельдь-черноспинка… ставрида… белуга… судак… феринка… троспер… горбыль… скорпена…
Редкие, заплывающие в Черное море из других морей: тунец… акула-молот… меч-рыба… морской черт… У черта устрашающая пасть. Его еще называют «удильщик». На теле у него шипы, а с них свисают длинные нити. Вроде водорослей. Прямо бахрома. Как у Славки на обтрепанных штанах. Некоторые из нитей длинные-длиннные, «удочки». Удильщик зависает над рыбой-жертвой, кисточка трепещет над ее ртом, как крючок с наживкой. Рыба схватила кисточку. И ее тут же потоком воды вгоняет в раскрытую пасть полуметрового черта.
Ядовитых рыб Динька рассматривал особенно внимательно. Но ни у одной тревоживших его полосок он не увидел. Минутами Динька подходил к леерам, перевешивался через них, заглядывал в окна лаборатории. Мама не снимала наушников. И писала, писала, писала… Не было никакой надежды, что она до вечера устанет.
Маслюков и его шарага держали слово чести. С расстояния Динька наблюдал за пещерой. Только раз из нее вылез Славка, полез зачем-то на скалу. Через некоторое время вернулся с чем-то в руках. Динька не рассмотрел, с чем. Остальные даже не выходили. Значит, несут вахту у костра. И воду в ведре меняют.
Было не меньше, чем шестнадцать часов. Потому что солнце уже отпускало землю, жара спадала. Раскаленная суша вздохнула, ветерок потянул, тронул рябью море. Только Динька подумал об этом, как на военных кораблях отбили четыре склянки. И вдруг Динька уловил запах, который заставил его вскочить. «Атлас», шлепнулся к босым ногам. Но Динька даже забыл, что «Атлас» дорог, редкостен, требует осторожного обращения. От пещеры наносило запахом ухи. Пахло душистым перцем, разморенным в кипящей воде лавровым листом и вкусной-превкусной рыбой. С трехметровой высоты Динька прыгнул в воду. В несколько сажень доплыл до мелководья. Побежал, разметывая брызги.
В пещере вокруг затухающего костра сидели Маслюков, Славка, Ленька, Петька. Они обернулись к Диньке, скаля зубы. Жующие губы лоснились. Появление Диньки встретили дружным хохотом.
— Ну! Мужик! Не плачь! — засмеялся Маслюков, продолжая жевать. — Рыбина твоя ничего. Она всем нам по нутру пришлась. И науку Славка уважил. Вот, смотри, шкура не попорченая. Славка снял ее с рыбины, как чулок с ноги. Вот скелет. Вот потроха. Мать твоя будет довольна. Садись, ешь. Вот твоя тарелка с куском. Большой кусок, а? Вот матери. Все по чести.
— Ты не бойся, мы не отравились, — успокоил Диньку Славка. Как будто Динька так уж беспокоился, отравится Славка, нет? — Видел, я выходил? Это я кошку искал. Первый кусок съела она, рыжая. У-у, как глаза блестят! Видишь, облизывается? Еще просит.
Кошка, рыжая, зеленоглазая, сидела в темени дальнего угла. Уставилась на нового человека, ожидая, не перепадет ли еще кусочек рыбки.
— Мя-а-ау! — с настроением протянула кошка.
Динька онемел. Такой подлости он не ожидал. Слез он не чувствовал. Но изнутри его что-то жгло нестерпимо, как никогда прежде не жгло. Чтобы не видеть шарагу, смотрел на кошку, а кошка, полнясь надеждой, смотрела зелеными вымаливающими глазами на него, но с места не двигалась. Словно ей трудно было подняться на все четыре лапы.
— Мя-а-а-а-у-у, — попросила кошка.
— Воры! Шпана! Оглоеды! — захрипел Динька, плача. Слезы захлестнули глаза.
— Поостерегись! — мрачно предупредил Маслюков. — Не сказанное слово еще не слово. Выплюнутое слово — выстрел.
— Шакалы! Вонючие осьминоги, выпускающие ядовитую слизь. Осьминог, вот кто вам родня, а не Фин.
— Он нас назвал вонючими осьминогами, — обиделся Ленька, ханыга, уже раз сидевший в тюрьме и вышедший оттуда чрезвычайно чувствительным к обидам.
— Он нас не уважает, — возмутился Петька. О них говорили, что они два сапога пара.
— Благородные люди не прощают обидных слов, — сказал Славка. — За такие слова наказывают.
— Это вы — «благородные люди»? Ха! Ха-ха-ха-ха! «Благородные люди»! Да ты, Славка, ленивей морской черепахи! Как это ты только поднялся, за кошкой пошел?
— За такие слова наказывают! — повторил Славка с угрозой. Запустив пятерню в свою черную шевелюру, ухватил волосы и чуть-чуть покачал голову, словно надеясь поднять себя, грузного, похожего на колоду темного мореного дуба.