Выбрать главу

Динка заканчивает песню трогательно и печально:

И никто не видал, Как я в церкви стоял, Прислонившись к стене, Безутешно рыдал…

Шарманка замолкает, кто-то сует в руки девочке монетку, она кладет ее в шапку старика и обходит круг.

- Дайте что-нибудь на пропитание! - бормочет она слышанные когда-то слова и добавляет от себя громким шепотом: - Пожалейте нас, люди добрые!

- Ох ты, бедняжечка… - вздыхает какая-то женщина и, отломив кусок ситного, сует ей в руки.

- Развелось сирот на белом свете, девать некуда, - глубокомысленно замечает пожилой человек и лезет в карман.

- Ох-хо-хо! - протяжно вздыхают в толпе.

Динка встряхивает шапкой - в ней слышится веселый звон. Мокрые щеки девочки разгораются румянцем.

- Спасибо! Спасибо! - кланяется она и, не в силах удержать своей радости, бежит к шарманщику. - Вот шапка! Играй, играй «Разлуку», дедушка!

Динка снова поет и снова ходит с шапкой, В шапку с веселым звоном падают копейки… Какой-то мальчик долго роется в карманах. Динка поднимает голову и прямо перед собой видит тонкое лицо, прядь волос на лбу и серые глаза, Язык ее прилипает к гортани, во рту становится сухо.

«Прости меня, Ленька», - хочет сказать она, но голоса у нее нет и сердце зашлось от испуга.

Ленька вынимает копейку и кладет ее в шапку.

- Я не трону… - говорит он без улыбки и отступает в толпу.

Динка отдает деду шапку и прячется за его спину. Старик взваливает на плечи шарманку.

- Пойдем, на дачах споешь, - говорит он довольным, ласковым голосом и, видя, что девочка не двигается с места, добавляет: - Мороженого куплю, чайку попьем, а?

Но Динка мотает головой:

- Иди один. Я потом как-нибудь… Сейчас мне нельзя…

Глава 15

ДЕДУШКА НИКИЧ

Динка тихонько крадется вдоль забора и заглядывает в сад. На террасе слышны голоса мамы, Мышки, Алины, над кухней подымается дымок. Значит, все встали. Динка ищет лазейку в конце сада. Надо пойти к дедушке Никичу, и потом, когда ее спросят, где она была, можно будет сказать, что была у Никича.

Старичок возится около брезентовой палатки. Он всегда живет в палатке и ни за что не хочет ночевать дома.

«Зачем? - отвечает он на просьбы Марины перейти в комнату. - Я встаю рано, тут у меня и верстак и инструменты под рукой, а в комнате только мешать всем».

В палатке у Никича жесткие нары с сенником, грубо сколоченный стол и папино кожаное кресло с мягким сиденьем и высокой спинкой. На спинке и по бокам кресла - выточенные из дерева львиные головы. Мама сама перенесла это кресло в палатку и подарила его Никичу. Старик был очень доволен; вечерами, надев на нос очки, он сидит в этом кресле и, наслаждаясь покоем, читает книгу. На мягкий матрас и удобную кровать Никич ни за что не соглашается.

- Я не дачник, а рабочий человек. Нежиться не люблю. Сашино кресло - это другое дело, это память и удобство для чтения.

Раньше Никич работал в столярной мастерской. Руки у старика были ловкие, умелые в работе, и резные шкатулки его из дерева быстро раскупали. Но в последнее время Никич вдруг затосковал, запил, руки у него стали дрожать, тонкая работа не получалась. Старик ушел из мастерской и, чтобы хоть чем-нибудь помочь Марине, начал делать табуретки, скамеечки, детские стульчики. Все это продавалось за гроши, и Никич заболевал от огорчения.

«Когда-то наступает для каждого человека такое время, что он не может работать в полную силу, а вы, Никич, работали всю жизнь, - уговаривала его Марина. - Надо же и отдохнуть немножко…»

«Э-э, нет, что уж тут отдыхать! Отлежусь и на том свете!» - со вздохом отвечал старик.

Когда Марина приходила, Никич требовал, чтобы она садилась в кресло, а сам присаживался у стола на нары. Свет лампы падал на лица обоих, освещая спокойное, участливое лицо Марины и смущенное, виноватое лицо Никича.

«Уйду я от вас, Марина… У тебя дети, трудно тебе заработать, помочь я не могу, а запью - тебе расход и хлопоты…» - говорил старик.

Лицо Марины омрачалось:

«Никогда не говорите мне этого, Никич! Если любите Сашу, и меня, и детей, так не говорите мне таких слов… Помощь деньгами - это самая легкая помощь, Никич. Вы нужны нам, как родной, близкий человек, все остальное - мелочь, только бы вы не болели».