- Ту, что ты дал? В рамочке? Она знаешь где? - Динка обхватывает шею старика и шепчет ему что-то на ухо. Никич выпрямляется и огорченно разводит руками:
- Здравствуй, кум, я твой Федор! Ну, к чему такое дело? Разве ей место под камушком лежать?
- А если полицейские придут? - быстрым шепотком говорит Динка. - Помнишь, когда обыск был, мама все карточки в самовар прятала, ага?
- Ну, прятала, как память, конечно. А в полиции на твоего отца сто портретов есть. Они не этого искали. Одним словом, беги сейчас и принеси мне эту карточку! Не умеешь ты обращаться с дорогими вещами!
Динка неохотно встает и исчезает за палаткой.
- Ох и беда с ней! Все придумки какие-то, - ворчит ей вслед Никич. Он часто сердится на девочку, но очень скучает, когда она долго не появляется.
Динка возвращается тихенькая. Карточку отца в дубовой рамочке она несет под мышкой и, оглянувшись, передает ее дедушке Никичу.
- Вот какая ты! Я ведь тебе только на подержание дал, - сдувая с рамочки пыль, укоряет старик.
- Так она и была у меня на подержании, - оправдывается Динка, поднимаясь на цыпочки и заглядывая в лицо отца.
На карточке - молодой, только что выпущенный из училища железнодорожник. Новенькая, «с иголочки», форма ловко обтягивает его грудь, глаза глядят задорно и весело, над лбом стоячие густые волосы, под темным пушком чуть приметных усов простодушная детская улыбка.
- Это он молодой снялся. Только что кончил училище И форму получил. За твоей матерью ехал… - любовно объясняет дедушка Никич.
- Похожа я на него? - спрашивает Динка и изо всех сил таращит глаза.
Но Никич безнадежно машет рукой.
- Я исправлюсь! - поспешно говорит Динка. - К приезду папы обязательно исправлюсь!
- А когда он приедет, ты знаешь?
Девочка качает головой.
- Ну вот. И я не знаю. Значит, не обещай. Оба замолкают.
- Знаешь, дедушка Никич, Минька и Трошка думают, что у меня совсем нет папы… Я знаю, они так и думают, - тихо говорит Динка.
На морщинистых щеках Никича проступает темный румянец.
- А я вот как пойду, да накостыляю им хорошенько по шее, так тут будет и папа и мама! - сердито кричит он. Голос его доносится до террасы, где сидят за чайным столом Катя и мать.
- Да позови же ее, наконец! Она совсем заболтала Никича! - беспокоится Катя.
Обе они уже давно поглядывают на палатку старика, пытаясь отгадать, о чем так долго беседует Никич с Динкой.
- Да, надо уже позвать, - соглашается Марина и, подойдя к перилам, громко кричит: - Дина!
Девочка вскакивает:
- Иду, мама!.. Дай мне еще папу на подержание! Я ничего не сделаю! - просит она Никича.
- Иди, иди! Я сам его давно не видел. Придешь - вместе посмотрим! У матери много карточек, а у меня одна, - торгуется Никич.
- Дина! - снова раздается голос матери.
- Иду! - откликается девочка, но не уходит, а, волнуясь, пытается что-то вспомнить. - Дедушка, я что-то хотела тебя спросить… Да, вот что! Где утес Стеньки Разина? Вот про который пел дядя Лека?
- Тьфу! - теряя терпение, отплевывается старик. - Что ты мне голову крутишь! Устал я от тебя, как тысячу верст прошел. Какой еще утес тебе понадобился? Ступай, ступай отсюда!
Динка в раздумье направляется к дому. Она идет медленно, потому что еще не придумала, что сказать маме.
Где она была утром? Может быть, ей сказать, что она была на пристани и слушала, как играет шарманщик? Может, при этом можно громко вслух сказать, что в шапке старика шарманщика очень весело звенят денежки, когда их много?
И Ленька тоже дал ей копейку, она и ее бросила в шапку! «Дзинь-дзинь! - подпрыгивает Динка. - Будь что будет!»
- Мамочка, ты уже встала? - весело кричит она.
- Я не только встала, а уже позавтракала, а вот ты еще ничего не ела, спокойно отвечает мать.
- Садись поешь, - придвигая к столу табуретку, говорит Катя.
Динка мельком взглядывает на лица обеих; она не знает, что после ее ночных слез мать строго-настрого запретила ругать девочку за ее утреннюю прогулку и за рваное платье:
«Я сама с ней поговорю, когда она увидит, что мы не собираемся ее ругать».
«Делай как знаешь, я больше ни во что не вмешиваюсь», - ответила Катя.
И теперь она молча пододвигает Динке молоко, мажет ей маслом хлеб и кротко спрашивает;
- Хочешь еще?
Динка хочет. Она ест быстро, весело, словно с каждым глотком сердце ее переполняется радостью жизни, и, убедившись, что никто не собирается спрашивать, где она была, она сама, с полной неожиданностью для себя и для всех, заявляет: