Выйдя на последней остановке, она побрела по утоптанной тропинке среди высокой травы. Чуть погодя тропинка вывела ее на окраину кладбища.
Найдя по памяти бабушкину могилу, Динка открыла калитку, бросила портфель на землю. Смахнула с памятника пыль и птичий помет и принялась выпалывать бугорок могилки. Молодая трава и сохранившийся с прошлого года засохший бурьян поддавались легко. Выполов траву, Динка села на землю. Солнце палило немилосердно. В траве пронзительно стрекотала одинокая цикада.
– Вот, бабуля, – заговорила Динка, – пришла навестить тебя. А то скоро уезжаем. Елена Ивановна говорит, что это хорошо. А я, бабуля, не хочу уезжать. Я хочу остаться. Я могла бы одна жить или с тетей Женей.
Динка замолчала, пощупала изрядно нагревшуюся макушку, вздохнула.
– А ведь как там будет, бабуля, я же не знаю. Мне страшно. Там чужой большой город. И Маринки там не будет, я там буду совсем одна. Представляешь, бабуль, одна в таком огромном городе.
– Не будешь ты одна, – раздался знакомый голос за спиной.
Если бы Динка не была так увлечена своим монологом, она давно услышала бы шаги Руслана. Но теперь он застал ее врасплох.
– Ты что здесь делаешь? – вскинулась она. – Подслушиваешь?
– Нет, не подслушиваю, – но выражение его лица говорило об обратном.
– Ой, да все равно! – с ожесточением воскликнула Динка. – Плевать! Все равно я уезжаю!
– Я уже слышал. Ты не бойся, Маринка тебе писать будет, она тебя не бросит. Я буду тебе писать, звонить буду, если захочешь.
Динка отвернулась от Руслана.
– Мне страшно, – будто бы ни к кому не обращаясь, сказала она. Руслан сел рядом, вытащил из кармана сложенный вчетверо тетрадный листок и протянул его Динке.
– Я тут написал, – смущенно засопел он. – Я сначала не хотел писать, а потом услышал, что ты уезжаешь. И вот написал. Ты только сейчас не читай, дома посмотришь.
– Ты забыл, что мне все равно? – немного грубовато спросила Динка, разворачивая листок. Там, смешным корявым почерком было написано:
Динка, помниш как нас в первом классе посадили за одну парту? Я дергал тебя за хвост, а ты лупила меня учебником? А я просто хотел подилиться с тобой конфетами, которые таскал в школу специально для тебя. Вот мы учимся в восьмом классе, а я до сих пор ношу конфеты в школу для тебя каждый день. И все никак не отдам их тебе. Я хотел сказать, что ты мне нравишся еще в тот вечер на день рождения Сани. Но ты смотрела только на Никиту. А потом ты убегала от меня, не знаю только почему. Ты скоро уедешь, но все равно – давай встречаться?
Динка молча сложила письмо и посмотрела на Руслана.
– Да или нет? – спросил он, не отрывая взгляда от ее лица.
– Руслан, я…
– Понятно. Значит, нет, – он вымученно улыбнулся, засунул руки в карманы брюк и, щурясь, посмотрел на солнце: – Домой пора.
Динка молча встала, подошла к Руслану и легко коснулась губами его губ – сухих и горячих. Этот невинный, почти детский поцелуй заставил Руслана покраснеть.
– Прости, – сказала Динка. Помолчала, потом добавила: – Но я все равно буду рада твоим письмам.
– Правда? – Руслан глянул на нее исподлобья.
– Конечно. Поехали домой?
***
Последний учебный день пролетел незаметно. На классном часе, поздравив учеников с наступающими каникулами, Анна Львовна сказала:
– Ребята, у меня для вас есть грустная новость.
Класс притих – неужели летняя отработка?
– От нас уезжает Дина.
– Можно подумать, мы скучать будем, – тихим шепотом произнесла Стаханова, закатив глаза.
– Скучать-то ты не будешь, а вот домашку у кого списывать станешь, а, Стаханова? – пробасил с задней парты Вова-великан – крупный полный мальчишка с лохматой гривой волос на голове.
Класс засмеялся, щеки Стахановой запылали маковым цветом. Анна Львовна постучала ручкой по столу, призывая учеников к тишине.
– Ребята, тише. Может, кто-то хочет сказать на прощание Дине пару слов?
Все ученики разом уставились на свои руки, а тетради и парты вдруг вызвали неподдельный интерес у всего класса разом.
– Что ж, я так и думала, – вздохнула Анна Львовна. – Может, особо стеснительные напишут пожелания на листочках и положат… Хотя бы в эту коробку?
Кое-кто кто из ребят зашевелился: искали листочки, доставали уже убранные ручки. Кто-то писал быстро, вскакивал с места и, бросив листок в коробку, выбегал из класса навстречу беззаботному лету. Другие писали медленно, вдумчиво, некоторые от усердия грызли ручки. Через десять минут класс опустел, в нем остались только учительница, Динка и Марина, да одинокая муха, лениво нарезающая круги под потолком.