Ты меня не догонишь, друг.
Как безумный, в слезах примчишься,
А меня — ни здесь, ни вокруг…
— Глен, — прокашлявшись, Майк откинулся на спинку стула. — Откуда у тебя это?
Глен заглянул в листок.
— А-а-а… — протянул он. — Да, я помню его. У него всегда были печальные глаза. Он мало говорил и очень внимательно слушал. И ещё он подолгу останавливался возле старого дерева у дороги и смотрел куда-то вверх — может быть, на птиц.
Майк отложил бумаги и вышел на веранду. Зверски хотелось курить. Он стоял, засунув руки в карманы, и смотрел вниз на город. Ветер шевелил верхушки деревьев, дёргал за хвост флюгер в форме попугая. Глен вынес два стула, поставил у перил. Не спеша уселся сам и выжидающе посмотрел на Майка. Тот отрицательно покачал головой.
— Я не знаю, что я могу оставить этому месту.
— Ну почему же. — Глен знакомо поднял бровь. — Например, вот это: «Потянутся с севера облака, а с юга — птицы, ветер принесёт тревожный запах талой земли…»
— Знаешь, у меня сил больше нет удивляться. — Слабо улыбнувшись, Майк прислонился к столбику. — Стоило бы удивиться, а не могу.
— И не надо. Просто прими всё как есть.
— Пытаюсь, но плохо получается.
— Не хуже, чем у других. — Глен положил локти на перила, опёрся на них. — На самом деле всё очень просто. С хорошим надо расставаться, оставляя немножко себя. Может быть, тогда тебе позволят взять что-то с собой… А Динокко будет очень приятно, что о нём помнят.
— А расставаться обязательно?
— Обязательно. — Строго сказал Глен. — Мог бы и не спрашивать. Сам всё знаешь.
— Знаю. — Майк взял стул, поставил его спинкой вперёд и уселся верхом. — К сожалению, теперь знаю…
Ветер всё-таки победил, и флюгер со скрипом повернулся. Ветка плюща оторвалась, и теперь казалось, что попугай держит её в клюве. Майк первым нарушил молчание.
— Когда?
— Завтра.
Больше они не сказали друг другу ни слова. Ночь подкрадывалась не спеша — сначала потемнели крыши, утихла листва на деревьях. Потом небо налилось густой синевой и словно опустилось ниже, кутая город. Внизу загорелись первые фонарики на площади, откуда-то слева раздался негромкий девичий смех. На улицах появились редкие жители. Ещё раз скрипнул и затих до утра флюгер. По одному зажигались тёплым светом окошки.
Облака сначала порозовели, а потом налились понизу багровым, точно густой кровью. Спустя какое-то время померкли и они, и из-за гор вскарабкалась на небо огромная зелёная луна.
Где-то совсем рядом в кустах завозились птицы, устраиваясь на ночлег. Ночь потихоньку вползла в городок, улыбаясь из тени тем, кому не спится. Запахло нагретым за день камнем и незнакомой зеленью, а может — какими-то цветами. Майк пил этот воздух, как пьют немолодое вино — не спеша, по глотку, остро ощущая послевкусие. Было легко и грустно, и немного кружилась голова.
Когда погасли первые окна в домах-близнецах, он хлопнул рукой по перилам и поднялся. Глен остался сидеть неподвижно, как сфинкс. Майк прихватил свой стул, оставил его в зале и потопал наверх по ступенькам.
Наутро Майк спустился вниз уже одетым. Взял протянутую чашку кофе, положил на стойку несколько исписанных листков.
— Всё, что мог. Ученик из меня плохой — один лист всё-таки потемнел. Совсем не сгорел, но половины почти не видно… Хотя так лучше, наверное.
— Возможно. — Глен достал из-под стойки свёрток с едой. — Я тут кое-что собрал тебе в дорогу.
Майк подумал немного и мотнул головой.
— Не стоит. Путешествовать надо налегке, это я всё-таки понял.
Глен взглянул внимательно, и Майк впервые увидел, какие у него по-настоящему живые глаза. Одним глотком допив кофе, Майк поставил чашку на стол и вышел на веранду. Где-то высоко на дереве крикнула птица, ей отозвалась другая. Майк сбежал со ступенек, прошёл под навес к мотоциклу. Вставил ключ, нажал кнопку на руле, и мотоцикл буркнул спросонья. Пока прогревался двигатель, Глен не спеша вышел к перилам.