Запуганное или колеблющееся младшее духовенство уже не могло (если могло вообще когда-нибудь) оправдаться тем, что сжечь щепотку ладана — это ничего не значащий жест, и что Бог, видя их душу, может простить их слабость после должного покаяния. Героические примеры тех, кто не отрекся от веры под пытками, презрение и анафемы со стороны всей общины в адрес отступников, страх полного отторжении в земной жизни и вечного горения в аду после смерти очень затруднили компромиссы такого рода — разве что человек разрывал все связи с христианской общиной. Церковь опиралась на четкий приказ, данным в книге Исход: «Тот, кто жертвует другим богам, должен умереть».
Однако здесь христианин, вероятно, оказывался в ловушке между двумя различными религиозными концепциями и подвергался нападкам со стороны обеих. На одной чаше весов лежала новая идея внутренней, духовной, удаленной от мира веры, которая была свободна от оком простых социальных ритуалов. На другой же был более древний, более простой, ревнивый бог народа, борющегося с другими племенами, который требовал безграничной преданности и жертвоприношений. Государственные культы Рима, при всей их светскости, еще сохраняли черты этой древней веры. Они требовали политического союзничества. В своей пространной полемике с язычеством Лактанций утверждал, как и многие греки до него, что было бы абсурдом для образованных людей его времени верить, что боги-олимпийцы в буквальном смысле питались жертвенными приношениями и пили вино от возлияний. По логике, это должно было бы смягчить основополагающую важность акта жертвоприношения, дав христианам возможность рассматривать его скорее как изъявление гражданской верности, чем как обеспечение пропитанием богов враждебных Израилю племен.
Но осаждаемые со всех сторон христиане, несомненно, видели это в ином свете, и больше всех это касалось Лактанция. Любой, кто сжигал ладан в пользу мерзких римских демонов, отсекал себя от Христа, словно сухая ветвь, которую бросают в огонь. Лактанций побуждал верующих не терять твердости в ужасных бурях, которые должны были вскоре обрушиться на мир, в бедах, которых еще не бывало с самого сотворения мира, ибо в конце этих невзгод дьявол и все его приспешники будут уничтожены. Все это, говорил Лактанций, было предсказано в древности и сейчас сбывается на глазах. Могучий царь придет с востока и попытается разрушить храм Господень, и станет преследовать праведных, веля, чтобы ему самому поклонялись как сыну Божию: