Может показаться, что принятие Константином христианства стало затруднением для восторженного почитания императора, которое теперь было неотъемлемой частью новой государственности. Но это было не так. Из уважения к христианству Константин отбросил притязания на божественность своей власти и больше не требовал совершать жертвоприношения в рамках поклонения. Но во всем остальном он сделал фигуру императора почти богоподобной. Он отнюдь не был смиренным христианином — кающимся грешником: это был владыка мира, который заключил союз с Всевышним. Тесная связь, которую Диоклетиан, по его словам, заключил с Юпитером, теперь объединяла Константина с богом Авраама. И в каждом суде, и в каждой церкви, где проходили службы, присутствовало каноническое изображение императора.
Ритуалы двора и обстановка публичных явлений императора шли еще дальше: теперь сюда входили императорский венец, целование края одежд, простирание, проработанный до мелочей пышный придворный церемониал. В римском дворце Палаццо-деи-Консерватори по сей день хранится гигантская голова 12-метровой статуи Константина, которая некогда озирала мир с огромной апсиды своей базилики — dominus, autokrator. Культ императора-сверхчеловека проявился в византийском поклонении правителю, а позднее — в западном царепапизме.[331]
Разделение военной и гражданской власти достигло своего логического завершения. С упразднением преторианской гвардии префект стал главным гражданским чиновником при императоре, стоя выше любого полководца. Империей обычно управляли четыре префекта, поделив между собой территорию наподобие тетрархии: галльские провинции, Италия, Балканы и Восток. Им подчинялись викарии диоцезов и наместники провинций, как и было установлено при Диоклетиане. Префект играл роль верховного апелляционного судьи и мог выпускать частные эдикты; он располагал собственной казной и обширным штатом чиновников, разделенным на службы, которым руководил его постоянный личный секретарь, принцепс. Уровнем ниже на такие же службы делился штат викариев и наместников; его регулярно пополняли постоянными гражданскими чиновниками с конкретными задачами, которые постепенно поднимались по служебной лестнице по принципу старшинства (в отличие от викариев и наместников, которые, как и современные министры, часто сменялись на своем посту).
Таким образом, старый римский принцип делегированного управления государством через группу лично отобранных правителем людей наконец уступил место некому подобию китайской бюрократии. А вместе с ней пришла и власть мандарина. Если Диоклетиан заменил на постах наместников провинций сенаторское сословие на всадников и бывших военных, Константин вновь открыл эти посты для сенаторов, но на сей раз — без восстановления прежних привилегий. «Сенаторский» ранг был придан высшим постам в аппарате; сенатором автоматически становился любой, кто доходил до этой ступени власти. Ради целей императорской службы всадническое и сенаторское сословия были слиты в единый новый аристократический класс, clarissimi, которому предстояло разделить между собой управление государством. Но это не был тот тип знати, в котором титул или независимое имущество передавались по наследству: это была аристократия, которая находилась на жалованье у государства и полностью зависела в продвижении и отличиях от императора и его чиновнической машины.
Карьера в армии, теперь уже никак не связанная с гражданской службой, не требовала ровным счетом никакого образования или культуры — лишь умения делать свое дело. Это неизбежно привело не только к расширению пропасти между солдатом и гражданином верхних слоев общества, но и неуклонной «варваризации» армии, где все больше становилась доля германских призывников и наемников. Константин форсировал этот процесс, отдавая предпочтение германцам больше, чем когда-либо ранее. Они составляли основную часть мобильных частей его армии и преобладали в новой элитной «дворцовой» коннице (scholae palatini), созданной Константином в качестве собственных телохранителей. Впервые высшие армейские посты, включая новые должности магистров конницы и пехоты, были открыты для офицеров варварского происхождения. Положение, которое занимали иллирийцы в армии III века, веком позже стали занимать германцы.
Военная политика Константина, которую продолжили его наследники, в существенных пунктах отступала от курса, принятого Диоклетианом. Он поддерживал и даже увеличивал значительный размер армии и, как и Диоклетиан, проводил различие между первоклассными мобильными войсками (пехотой и конницей) и второстепенными статичными отрядами пограничных войск. Но оборонная система Диоклетиана была поделена по провинциям, где оба вида войск действовали при взаимной поддержке. Мобильные войска обычно служили опорой лимитанам, размещенным в цепи фортов, всегда готовые раздавить вторжение, наступательный порыв которого уже был погашен пограничными отрядами. Они также укрепляли дух лимитанов и ведали их тренировкой, поскольку у обоих видов войска была одна задача: защитить границы провинций. Но Константин, несомненно основываясь на своем опыте ведения гражданской войны, фактически вернулся к более ранней системе Аврелиана и вновь собрал все первоклассные войска в единую мобильную армию, находившуюся при императоре и не имеющую прочных связей с каким бы то ни было участком границы. У мобильной и пограничной армий, таким образом, оказались разные командиры, функции, а в долгосрочной перспективе — и политические интересы.