– А Диомед?
Это дядя Капаней. Ну, конечно, Сфенелу уже сказали, А мне?..
Дядя Амфиарай не отвечает. Даже не смотрит. Он идет к колеснице.
Дядя Капаней недоволен. Он, кажется, не очень верит дяде Амфиараю.
– Ну ты слыхал, Ойнид? Пифия, понимаешь! Ты, Сфенел, его не слушай. Тяжело будет – сам тащи!
Капанид кивает. И я киваю. Киваю – потому что согласен.
А все-таки жаль, что мне ничего не сказали!
А вот и папа.
– Ну, мальчики!..
От папиной бороды пахнет пылью. И немножечко – благовониями. Это он с утра ванну принимал.
Я хватаю папу за шею, хватаю крепко, прижимаюсь лицом... Только бы не заплакать! Мне нельзя плакать, я уже почти взрослый!
* * *
Крон – это бог такой. Мне про него дядя Эвмел рассказал. Дядя Эвмел все про богов знает. И про зверей. И про все другое тоже знает.
Я теперь у него каждый день бываю – как папа уехал. Даже вечером. Потому что мне не хочется домой возвращаться. Дома пусто, только служанки. Они грустные, иногда даже плачут. И к Сфенелу идти не хочется. Там тетя Эвадна. Она стала совсем больная. Сфенел все время около нее сидит.
А дядя Эвмел мне про богов рассказывает. Так вот, Крон был Зевсу папа. А потом он Зевса съесть хотел, а Зевс его в Тартаре запер.
(Правда, дядя Эвмел говорит, что это не совсем так. А как – он мне расскажет. Но потом. Когда я вырасту.)
А Крон хоть и в Тартаре, но все равно – самый главный. Самый главный, потому что он – Время. А Времени все подвластны. Захочет Крон – время быстро пойдет. Захочет – медленно. И боги ничего сделать не могут. Даже Зевс!
А я все понять не могу, быстро сейчас время идет или медленно. Когда быстро, а когда и ползет. Как улитка! Война уже целый месяц идет, а все кажется, что папа только вчера уехал!
...А когда гонец долго не приезжает, время вообще останавливается. Мы с Капанидом возле Микенских ворот сидим – ждем. Если его мама отпускает. А если нет, я один сижу.
Папа молодец! Он уже совершил много подвигов. Он подвиги каждый день совершает – как Геракл! Он в Фивы один пошел – требовать, чтобы басилей Этеокл дядю Полиника в город пустил. А басилей Этеокл не стал папу слушать и велел своим воинам его на поединок вызвать.
А папа их всех победил!
А потом на него фиванцы напали – когда он в лагерь дедушки Адраста возвращался. А он их снова победил! Теперь войско дедушки Адраста эти Фивы со всех сторон осадило, а папа со своими воинами стоит возле каких-то Пройтидских ворот. Я спросил у Ферсандра, что это за ворота, но он не знает.
А ванакт Эврисфей, к которому папа ездил, моего папу обманул. Обещал войско – и не дал. Говорят, ему Зевс запретил. А дядя Эгиалей говорит: «Чего еще ждать от этой сволочи?». Это он, наверное, все-таки про ванакта Эврисфея, а не про Зевса.
Ну, ничего! Папа и без Эврисфея справится. Папа самый сильный. И самый смелый! Только бы Крон сделал так, чтобы время быстрее пошло. Чтобы папа домой вернулся.
И чтобы все вернулись!
* * *
Это тетя Эвадна поет. Она очень красиво поет. Но сегодня она какая-то совсем больная. Даже не слышит, когда с Капанидом ее о чем-то спрашиваем.
Эту песню я знаю. Ее девчонки поют – весной, когда ласточки прилетают. Наверное, тетя Эваднатоже когда-то пела, а сегодня вдруг вспомнила.
Хотя уже не весна, а лето!
А Сфенел сказал, что ему за дядю Капанея страшно. Я ему ответил, что бояться не надо, что скоро наши папы всех победят, а он вдруг заплакал. Я даже испугался. Мой друг Капанид никогда не плачет! Даже если его побьют!
* * *
Мама гладит меня по щеке, мама меня целует...
Мама! Мама!!!
Теперь уже не снится! Теперь мама и вправду здесь!
– Мама! Мамочка! Я... Тут столько случилось! Я... Я тебе рассказать должен...
Почему мама не отвечает? Почему она молчит?
– Мама!
Мама меня снова целует... Почему у нее такие холодные губы? Холодные, мокрые...
– Мамочка! Что? Что слу...
И вдруг я понимаю – что.
Понимаю сразу, хотя мама молчит. Молчит, ничего не говорит. И от этого молчания мне еще страшнее, мне хочется кричать, хочется убежать из темной горницы, убежать от того страшного...
Но я уже знаю – убегать нельзя. Потому что маме плохо. Потому что Я ПОНЯЛ, ЧТО СЛУЧИЛОСЬ.
ЭПОД
И снова горит огонь. Но уже не у Дождевика. И не в городе – просто в поле. Зато там было сухо, а здесь идет дождь. Правда, маленький. Капает только.
Кап... Кап... Кап... Кап...
Мы ехали сюда две недели. Сюда – это в Элевсин. Мы приехали, чтобы похоронить папу.
Папа сейчас там, на костре, под красным покрывалом. Мне на него смотреть нельзя, потому что папа давно умер, а на тех, кто давно умер, смотреть не полагается.
Боги запрещают. Особенно маленьким.
Из-за дождя костер хотели зажечь не сегодня, а завтра, но потом дядя Тезей, он тут басилевс, решил, что дождь не помешает.
Потому что это и не дождь. Просто капает.
Кап... Кап... Кап... Кап...
Сфенел тоже приехал. Приехал – потому что его папа тоже на костре, рядом с моим. И дядя Гиппомедонт там, и дядя Мекистий, и дядя Партенопей.
А Ферсандр не приехал. Не приехал, потому что его папу не хоронят. Его папу фиванцы не отдают. Они и моего папу не отдавали, и остальных, но дядя Тезей послал войско, и их всех отдали – кроме дяди Полиника.
Дядю Полиника не хотят хоронить, потому что он убил Этеокла. Не того, что сын Пройта (тот здесь же, рядом с папой), а другого, который его в город не пускал. Своего брата. Он его убил, а Этеокл – его.
И дяди Амфиарая тут нет. Говорят, его земля поглотила. А другие говорят, что его просто не нашли. Потому что там все погибли. Все – кроме дедушки Адраста. Дедушка на коне ускакал. У него, говорят, конь волшебный есть.
Дедушка тоже здесь. Это он уговорил дядю Тезея войско послать. Дедушка теперь весь седой. Весь – даже брови. Его теперь называют Злосчастный. Адраст Злосчастный. А почему он злосчастный? Ведь это папа погиб, а не дедушка.
Жаль, у папы коня волшебного не было!
Костер уже долго горит. Два часа. Или три. Я хотел ближе подойти, а меня не пускают. И Сфенела. И тетю Эваду. Ее две рабыни под руки держат, потому что она совсем больная. Никого не видит и песню поет. Ту самую, про ласточку.
А дождь капает, капает.
Кап... Кап... Кап... Кап...
Я спросил у дяди Тезея, можно ли нам плакать. Дядя Тезей мне руку на плечо положил (как взрослому!) и сказал, что можно. Потому что папа умер. А у погребального костра даже герои плачут.
Сфенел тоже плачет. И все остальные. Даже дядя Тезей. А костер все горит, он огромный, от него пахнет сосной и вином. Вначале очень плохо пахло, а теперь – хорошо. Вино туда целыми амфорами лили. И благовония. Чтобы папе и всем остальным по дороге в Гадес хорошо было.
А когда мы уезжали, Ферсандр сказал, что отомстит за дядю Полиника. Он Фивам – всему городу отомстит. Вот только вырастет. А мне мстить вроде бы и не надо. Моего папу какой-то Меланипп убил, а папа его тоже убил. А еще про папу всякое плохое говорят, но я не слушаю. Папа – герой. И погиб, как герой. Он все равно – самый лучший! Я за него отомщу! Фивам отомщу – вместе с Ферсандром.
А Сфенелу и мстить некому. Некому, потому что дядю Капанея сам Зевс убил. Молнией. Никто из людей дядю Капанея убить не мог!
Выходит, Зевс все-таки слышал, когда дядя Капаней богов ругал?