Ничего из вышесказанного не противоречит тому факту, что в культе божеству предлагается нечто, что должно его ублажить и что должно иметь для него ценность. И ничего из вышесказанного не противоречит также тому факту, что это сопровождается естественным желанием человека быть благословенным доброй волей и благосклонностью божества. Там, где люди объединяются в страхе и любви, первым импульсом почтения и дарования является потребность выразить сильнейшее переживание. Тем не менее, если мы подозреваем, что здесь присутствует корысть, то мы должны признать сентиментальность, благочестие и почтительность человека необоснованными.
Но могут ли вульгарные интриги и сантименты человечества дать нам истинную модель общения человека с богами? Если принять такую позицию, то стоит отказаться от использования таких благоговейных слов, как «вера» и «поклонение». Не стоит говорить о «Великих Событиях» и поносить имя религии, используя его для описания суеверного бреда .и тех, кто с корыстью использует. Человек, который позволяет себе говорить о величии, должен знать, что его верным признаком есть присутствие глубоких переживаний.
Формы культа определяются близостью божества. Из этого следует, что многие из них имеют характеристики непосредственного общения с ним. Жертва создает ему облик в облике дара, который должно получить Божество во время трапезы, в котором оно должно принять участие. Молитва — это приветствие, хвалебная речь или просьба. Но позиция, которую принимает поклоняющийся, и его физические действия бесспорно старше слов и первичных выражений чувства присутствия Бога. Мы больше не способны себе представить Его силу, рассматривая эмоцию и переживание, на которые способен человек в рамках своего опыта. То, что он позже соорудил из камней, чтобы почтить Бога (и соборы до сих пор напоминают нам об этом), именно то, чем был когда он, он сам — с протянутыми к небесам руками, стоящий, как возведенная им колона, на коленях и преклоняясь божеству. И если в течение столетий единственным элементом, остаток значения которого все еще остается понятным, является акт мольбы, то это всего лишь пример скудного понимания, от которого страдали позже и другие формы культа.
Обряд кровного жертвоприношения есть творением, величие которого мы все еще в состоянии испытать, не смотря на то, что его значение в значительной мере было утрачено уже в те времена, когда его практиковали.
Современные теории, независимо от того, прибегают ли они к аналогии do ut des21 или более сложным понятиям, только подтверждают, что вся концепция этого обряда не могла бы возникнуть из мотивов, которые вытекали бы из нашего рационального способа существования.
Если бы мы были в состоянии вновь ощутить непосредственное присутствие божества, только опыт переживания этого и его неотвратимость смогли бы открыть нам глаза. Но ожидать этого опыта было бы слишком самонадеянно. Все же, это не должно делать нас неспособными признать во всем драматизме животного, которое проливает собственную кровь, собственную жизненную силу, выражение состояния разума, возвышенность которого может сравниться только с возвышенностью величайших произведений искусства. Нет ничего глупее, чем путать элемент выгоды, полное отсутствие которого невозможно в любом истинном акте творения, с духом, который производит целостность творения. Принимать одно за другое — все равно, что путать процесс окаменения с жизнью. Чем больше приходит в упадок творческий дух, тем более ярко проявляются личный интерес и корысть.
Если бы мы придерживались концепции корысти, то у нас не было бы абсолютно никакого способа борьбы с теми актами культа, цель которых мы больше не в состоянии угадывать, исходя из аналогий нашего собственного опыта. Например, всевозможные танцы, шествия и разыгрывание сцен. Не позволим же вводить нас в заблуждение бесплодной идеологией, благодаря которой представители ретроградных культур берутся объяснять свои обычаи, которые до сих пор сохранились, но понимание которых давно утрачено. Серьезный наблюдатель не усомниться в том, что танцы и разнообразные развития культа воплотились в жизнь и приобрели форму в результате контакта с Божественным. Они были столь наполнены Его присутствием, что часто выражали уже не состояния человека, а реальность и деятельность самого божества.