Именно поэтому в мифе также проявляются противоположности во всех своих колоссальных размерах и взаимной конфронтации. Никакое стремление к разрешению не способно их примерить. И лишь тогда, когда в условиях наивысшего напряжения противоположности обретают свои первозданные, вечные и дикие формы, из глубин бытия постает великая тайна их Единства. Но она постает не лишь безликой идеей. Единство противоположностей проявляет себя в греческом мифе и культе обретает конкретную форму, воплотившись в боге безумия — Дионисе.
Его двойственность проявляется через экстаз и ужас, буйство жизненной силы и жестокость уничтожения, грохот и мертвую тишину, близость его присутствия и одновременную отдаленность божества. Все дары Диониса и явления, сопровождающие его появление, также обладают явными признаками безумия и двойственной природы божества. Дар предсказания, музыка, вино — во всем этом присутствует как божественное благословение, так и ужасающая жестокость безумного бога. Но в миг наивысшего экстатического переживания все парадоксальные явления, связанные с божеством, предстают пред нами в своем истинном обличии. И тогда мы видим скрытое в них единство первичных противоположностей — Жизни и Смерти.
Дионис, соединивший их в себе, предстает как божественный дух высшей реальности, как первичный принцип бытия, из-за стихийности которого он получил свое имя «безумного» бога. Но прежде, чем мы последуем за этой мыслью, нам стоит проверить гипотезу, которая была представлена недавно в качестве объяснения дионисийского безумия.
Лет двадцать назад весьма убедительным казалось бы предположение, что безумство менад отражает романтическое сопереживание растительному миру и природе с её циклическими изменениями.
Л. Преллер писал: «Это — мучительное горе земли и природы, дикое отчаянье души, встревоженной муками зимы и озаренной лучом надежды на скорое возвращение весны. И среди этих страданий явил себя бог молодости, радости, сил природы, бьющих ключом в бесконечности творения». Впрочем, недавно это предположение было поставлено под сомнение. Природа в зимнее время не вызывает в воображении обитателей Южной Европы образ смерти и не подталкивает человека к сочувственному выражению горя и отчаянья. Кроме того, в культовых практиках почитания Диониса отсутствуют чередования вспышек скорби и радости, которые могли бы соответствовать циклическому чередованию роста и увядания в растительном мире.
Еще за несколько десятилетий до выхода работы Прел-лера «Mythologie» К. О. Мюллер проявил интерес к загадочному феномену дионисийской pavia35. Его предположение противоречило популярному тогда мнению, которое поддерживалось и Воссом с его тезисом об Антисимволизме. Он считал, что дионисийская pavia была спровоцирована другими, внешними силами, и это было связанно не только и не столько с употреблением вина, ведь в основном безумие охватывало женщин. И это безумие было свойственно тем, кто верил в Диониса, поэтому его объяснение может быть найдено лишь в самом поклонении. Это предположение задало новые ориентиры для будущего исследования. К. О. Мюллер не решился самостоятельно ответить на поставленный вопрос о происхождении дионисийского безумия, хотя утверждал, что видит в нем определенную схожесть с некоторыми восточными культами. Но его предположения развил Эрвин Роде, который ссылался на ранние работы Мюллера в своём исследовании религии Диониса.
Не смотря на то, что талант и проницательность Роде, несомненно, заслуживают уважения, мы не должны игнорировать того, что на сделанные им выводы существенно повлияли психологические предпосылки, присущие человеку его времени. Каждую интерпретацию того или иного религиозного явления он начинал с человеческой субъективности. В своей работе «Рождение трагедии из духа музыки» Ницше высказал своё предположение по поводу происхождения дионисийских оргий. Согласно Ницше, всему виной было либо «влияние наркотических зелий, о которых первобытные народы и расы слагали гимны», либо эмоции, пробуждающиеся вместе с «силой наступления весны, охватывающей радостью всю природу». По мере того, как усиливаются эмоции, субъективный элемент, по словам философа, полностью исчезает, и на его смену приходит абсолютное забвение. Для Роде оказалось невозможным и далее поддерживать в этом Ницше. Но отныне Роде вообще теряет связь с действительностью и реальным миром. Теперь он полагался лишь на природу сознания с его собственным опытом, поэтому объяснение, предоставленное им, имело вполне психологический характер. Но самым удивительным элементом его гипотезы была использованная им диалектика. Особый интерес представляет его предположение о том, что достижение экстатического состояния участниками празднеств стоит рассматривать как результат сознательного и волевого действия, а также как цель этих удивительных обрядов.