Человеческий опыт твердит: где есть признаки жизни, там кроется и смерть. Чем более полно расцветает жизнь, тем сильнее ощущается в ней дыхание смерти, вплоть до высшего момента творения нового, во время которого жизнь и смерть сливаются воедино в безумном экстазе. Восхищение и ужас перед жизнью переживаются столь интенсивно потому, что отравлены смертью. Как только зарождается жизнь — тот час рушится стена, разделяющая её со смертью. Старые и немощные принимают смерть со спокойствием или тревогой — они думают о ней тогда, когда чувствуют, как иссякает жизнь. Но для молодых предчувствие смерти взрастает в самом расцвете собственной жизни в юности растет предчувствие смерти в сложном расцвете собственной жизни, и это опьяняющее предчувствие изливается в бесконечном экстазе. Шатаясь и дрожа, бесплодная жизнь встречает свой конец. Но любовь и смерть слиты в дикой страсти изначально.
Осознание этой вечной и неразрывной связи было причиной того, что с незапамятных времен люди знали о присутствии умерших и потусторонних сил во время главных жизненных моментов, в особенности таких, как рождение и половое созревание. Современные исследования, которые редко решаются проникать в истинный смысл подобных феноменов, рассматривают это лишь как поверье, связанное со страхом людей перед злыми духами и привидениями.
Но подобный подход не поможет нам ничем. Ведь нет смысла в том, чтобы вместо исследования истинной природы феномена вновь и вновь обращаться к суевериям и заблуждениям, свойственным древним людям. Они понимали и ощущали жизнь намного глубже, чем ощущает её современный человек. В самые важные моменты своей жизни они заглядывали смерти прямо в глаза — ведь она действительно там присутствовала. Во время рождения сотрясаются основы самой жизни. И дело вовсе не в сопутствующих муках, а в самой неразрывной связи жизни и смерти, которая ощущается особо сильно в подобные моменты. Совершающие празднества и обряды подобного рода думают не только о потенциальных опасностях. Они уверены в том, что присутствие потустороннего мира необходимо для совершения такого великого чуда, как рождение. Неужели это — лишь пустое заблуждение? Неужели наши лица не похожи на лица умерших? Неужели мы все не продолжаем жизни тех, кто умер? Неужели в нас не проявляются их черты, их мысли и чувства? Неужели мы — не продолжение мира прошлого? В каждом новорожденном проявляется предок из глубин и мрака самой смерти. Вот почему божества рождения и плодородия так близки, а часто — и вовсе совпадают с божествами смерти.
Существующие и сегодня в некоторых местностях обряды инициации связанны с тем же явлением. В то время, как происходит празднование расцвета и силы жизни, символы и опасные духи смерти все время находятся рядом. Эти обряды также рассматривались многими учеными как с рациональной, так и с мистической точки зрения. Многие из ученых даже прибегали к сведеньям участников подобных празднований.
Но в будущем станет очевидным, что именно буйство жизненных сил взывало к смерти, поднимая из глубин мрака её демоном и её ужас, призывая их присоединиться к свершению великих изменений жизненного ритма.
Празднования в честь духов умерших, которые совпадают с началом весны, служат очередным тому доказательством. Если углубиться в исследование этих явлений, то все современные теории покажутся лишь детскими забавами, по сравнению с величием и серьёзностью феномена присутствия сил смерти во время пробуждения природы. Как и все древние представления, это — вечно. Поколению за поколением, вечно предстоит сызнова открывать для себя тайну единства расцвета жизненных сил и холодного дыхания смерти. Не стоит понимать это как предостережение или поучение, но это символизирует бесконечную природу порыва.
На заре своего существования, философия уже отражала понимание того, что смерть основана на природе самого бытия. Уже в самых древних источниках мы встречаем представление о смертности как покаяния и искупления. Подобное часто встречается и позже. Шеллинг писал: «Ничто, что существует или находиться в процессе становления, не может быть или стать чем-то без одновременного бытия и становления другого. И даже смерть одного творения природы — ничто иное, как покаяние за тот долг, который оно приняло на себя по отношению ко всей природе. Следовательно, в природе нет ничего первоначального, ничего абсолютного, ничего, что существовало бы само по себе». Поэт Кальдерон написал об этом так: