Нет никакой нужды останавливаться на том, что произошло с ним далее в этой легенде. Уже сейчас очевидно, что образ Диониса очень близок образу завоевателя восточных земель. Уже в «Вакханках» Евприпида мы встречаем упоминания о том, что задолго до Александра Дионис побывал в Медии, Персии, Аравии и Бактрии. Там же говорится, что и сам бог пришел из далеких земель, предположительно, из лидийского региона Tmolus. Согласно Евприпиду, именно лидийские женщины стали его спутницами подобно тому, как в мифе о Персее за ним последовали «женщины моря».
Но еще более загадочны ионические празднования в честь появления Диониса в начале весны. Исчезнувший бог возвращается из моря, где он так долго скрывался. Он может прийти с запада или востока, но природа при его появлении неизменно оживает. Появление в городе колесницы в форме корабля служит знаком, что Дионис вернулся. Так встречали бога во время празднований анфестерий в ионических городах.
Дионисийский фестиваль Aiovoma (Дионисии), учрежденный Песистратом в Афинах, проводиться через месяц. В том же месяце проводят и Aypicovia (Агрионии).
Празднующие также знали об исчезновении бога, хотя полагали, что он не скрылся в море, а отправился к музам. Но здесь также праздновали возвращение исчезнувшего бога. В гимне Филодарма его призывают вернуться в «священную пору весны». Павсаний упоминает о весеннем фестивале в Лаконии, во время которого наблюдалось чудо преждевременного созревание винограда. Вспомним и об именах Anthios и Antheus, которыми наделяли Диониса. Во время этих празднований ничего не напоминало о мифе про рождение бога. Их причиной было возвращение исчезнувшего божества. Все это связано с великой тайной эпифании божества, которая раскрывается как в мифе, так и в культе. И в этом случае не имеет никакого смысла устанавливать то, каким образом происходили миграции дионисийского культа.
Существуют источники (преимущественно малоазийского происхождения), которые говорят, что существовали конкретные формы регулярного исчезновения и возращения божества. Это послужило основой для гипотезы о том, что религия Диониса, на самом деле, имела два основных ответвления, которые самостоятельно развивались и распространялись по различным маршрутам. Например, нам известно о существовании весеннего фестиваля в Лидии. Однако, мы не располагаем какими-то значимыми деталями о его праздновании. С другой стороны, у Плутарха мы встречаем упоминания о фригийской вере в бога, который спит зимой и просыпается летом. По этой причине там проводились соответствующие оргиестические празднования, посвященные Засыванию и Пробуждению. Но жителя Пафла-гонии считали, что бог был скован и заперт, и лишь к весне начинал двигаться, пока наконец не освобождался полностью.
Бог, почитаемый подобным образом, должен был иметь тесную связь с растительным миром. Дионис, который приходит ранней весной, действительно подобен пробуждающейся природе. Но он не разделяет с ней её ежегодную участь.
Дионисийскому культу известны лишь фестивали пробуждения божества. Но ничего не упоминается о том, как Дионис засыпает. Напротив, именно зимой, когда вся природа замирает в ожидании весны, божество совершает свое самое громкое и заметное появление. Затем он исчезает вновь во время весенних фестивалей (во время которых затем вновь возвращается). Об этом свидетельствуют Агринонии и ленайские фестивали. Следовательно, стоит ли нам верить в то, что мог действительной существовать некий другой Дионис, в которого верили и которого почитали жители Фригии или Пафлагонии? Но Плутарх не утверждал, что он подразумевал под этим божеством Диониса. В той же работе Плутарх писал о Дионисе
достаточно часто, используя множество деталей и фактов, связанных с божеством. Итак, кажется весьма маловероятным то, что он мог бы забыть упомянуть имя Диониса, если действительно имел его в виду, когда писал о столь важном фригийском культе. К тому же, Плутарх уж точно бы не позабыл о божестве, когда сравнивал греческие и не-греческие культовые практики, тем более, после упоминания о Деметре. Если же мы осмелимся сделать собственное предположение, то куда более убедительной покажется фигура зевсоподобного божества, упоминания о которой можно встретить во фригийских сакральных текстах. Наконец, слова Галена, к которым обращается Лобек, действительно могут касаться дионисийского культа. Но здесь ни разу не упоминалось имя Диониса, к тому же, единственной отсылкой к нему были упоминания об оргаистических празднованиях в конце весны.
Итак, Дионис предстает перед нами в двух формах: как божество, которое исчезает и появляется вновь, и как бог, который умирает и возрождается. Вторая версия превратилась в хорошо известное верование в многочисленные перерождения божества. Но обе концепции, на самом деле, коренятся в одной идее. Ведь главное здесь — идея двуликого бога, духа присутствия и отсутствия, настоящего и прошлого. И этот образ наиболее полно воплощается в символе маски.