В Амиклаях Аполлон настолько ассоциировался с похожим на Диониса божеством, что самому Гиацинту приписывали все аполлонические качества. Можно предположить, что фиады посвящали свои ориестические танцы на Парнасе и Дионису, и Аполлону. Фиа, одна из спутниц Диониса, чье имя послужило названием для всех фиад, была дочерью автохтона, Касталиоса. С ней связан эпоним, полученный Аполлоном — Delphos. Пеан Фило дама рассказывает о значительной роли, которую играл Дионис во время Пифийского фестиваля. Считалось, что даже такой древний герой, как Агамемнон, принес жертву Диониса в храме Аполлона.
Итак, вероятность того, что подобная связь культов была результатом внешних обстоятельств и принудительной ассимиляции, представляется маловероятной. Истинное значение и глубина связи Аполлона и Диониса действительно впечатляют.
Сфера Олимпа возвышается над бездной земной реальности. Но сами олимпийские боги произошли из этих глубин и до конца не утратили связь со своими темными истоками. Светлые божества не могли появиться, если бы появлению Зевса не предшествовал ночной мрак. Свет Олимпа, покоривший тьму, должен был появиться в её глубинах.
Аполлон воплощает все величие и могущество Олимпа, который противостоит реальности вечного становления и вечного угасания. Вместе с Дионисом, предводителем экстатических танцев и опьяняющей реальности земного, Аполлон может представлять всю полноту мира. И в этом союзе дионисийская двойственность превозносится на новый уровень, представляя вечное противопоставление буйства жизни и неподвижности, отрешенности духа.
Вот что скрывает в себе глубокая и сложная связь Диониса и Аполлона. Могло ли простое совпадение послужить причиной столь выдающегося союза божеств? Или возвышенного Аполлона так влекло к своему таинственному брату из-за собственной, внутренней нужды, которая скрывалась в его природе? И именно в союзе этих божеств религия древних греков, освящающая объективную реальность, наконец смогла достигнуть своей вершины.
19. ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ О ТРАГЕДИИ
Величие фигуры Диониса продолжает жить в трагедии.
Сейчас мы не будем вдаваться в детали исторического развития этого феномена. Но нам предстоит ответить на последний вопрос: какое значение имеет тот факт, что трагедия обрела свою форму именно в дионисийском культе?
То, что мы обычно называем «трагическим», на самом деле, не свойственно трагедии как таковой. Её корень — героический миф — трагичен сам по себе. Но в силу непосредственности своей репрезентации, элемент трагичного проявляет себя в новом явлении настолько интенсивно, что трагедия становиться его абсолютным воплощением. В этой непосредственности драматического вновь обретает жизнь древний миф, воплотившийся ранее в эпических и хоровых песнях. В трагедии живет дионисийский дух со всем его волнующим великолепием и ужасом. В его всепоглощающем волнении заключены отнюдь не человеческие страдания или страсть. В нем — истинная сущность Диониса, первичный феномен дуальности, присутствие невозможно далекого, слияние жизни и смерти. И эта двойственность Диониса скрыта в символе маски.
Конечно, в прошлом существовали и другие культы, в которых присутствовали сакральные маски. Подобное встречается даже сегодня. Но здесь мы имеем не просто спектральное присутствие демонических сущностей или духов умерших.
Обличенный в маску захвачен величием и благородством тех, кого больше нет. Он остается собой, но и становится кем-то
еще. Его охватывает безумие — тайна великого бога, дух дуального существа, который живет в маске и воплощается, наконец, в драматическом актере.
Этот дух божественного безумия вдохнул новую жизнь в трагический миф и подарил ему новую, захватывающую и величественную форму. В этой форме сам Дионис вновь появился перед греками, и это появление продолжает поражать нас даже сейчас.