Во-вторых, объект государственных репрессий был выбран удивительно точно. Офисный планктон никогда не был солидарным классом, скорее наоборот. Карьеризм и конкуренция сплачиванию коллектива отнюдь не способствуют. Поэтому и всерьез выступить за свои права они не сумели. Мобилизовать в свою защиту Интернет и устроить массовые беспорядки и акции протеста бывшие менеджеры смогли. А вот стоять до конца – нет. Когда власть проявила жестокость и силу, они уступили, так и не найдя себе попутчиков. Рабочие, госслужащие, пенсионеры и военные к их протестам не примкнули, разве что кое-где, там, где по живому резались семьи.
Ну, и в третьих, Илье стало ясно, что не так уж пострадал и бизнес. Особенно крупный. Полезность аннулировалась не безоглядно, а, по всей видимости, по неким квотам. Крупнейшие банки из первой десятки успешно функционировали, как и крупнейшие торговые сети, не подавая особых панических сигналов. Низовые и верхние должности в крупных компаниях почти не тронули. Вот мелкий и средний бизнес, особенно не связанный с продуктами питания, тот да, от нововведений находился практически при смерти.
То, что власть сделала что хотела, Илье было понятно. Другое дело, что он никак не мог найти ответа на вопрос «зачем» ? Зачем фактически ликвидировать средний класс, который вроде как во все времена был консервативной опорой государства? Внятного ответа не было.
Парень налил себе еще коньяку, выпил, по плебейски привычно запив колой ароматную резкую жидкость. И решил зайти в своих рассуждениях с другого конца. Кто все эти люди, которых лишили коэффициентов полезности и сколько их всего? В Москве, пожалуй, офисного планктона не меньше миллиона. По области тоже хватает. Потом еще Санкт-Петербург, Новосибирск, Красноярск, Краснодар...прилично получается. Скажем так не меньше четырех – семи миллионов человек. Кто они? По большей части трудоспособные, не старые, с образованием. Куда они годны? Да куда угодно – хоть на стройку, хоть в армию, хоть за станок. Где еще государство сможет взять подобный человеческий ресурс? Илья глотнул немного коньяка, подумал, и вдруг пришел к парадоксальному выводу – больше нигде. Многомиллионного крестьянского ресурса, который использовали для промышленного скачка Петр первый, Столыпин и Сталин больше нет. Сельское хозяйство угрохали еще при кончине СССР. Взять из деревни уже некого, наоборот, туда людской ресурс надо вливать. Остатки промышленности, наука? Та же картина. Кто у нас еще есть? Десятки миллионов пенсионеров, несовершеннолетние, матери с детьми? На них не обопрешься. Чиновники? Вообще-то вариант, но опасный, грозит размытием «вертикали» . Эмигранты? Провал политики мультикультурности очевиден и в Европе и в России. Работает только первое поколение, второе и последующие стараются сесть на дотации. Кроме того, это все исключительно неквалифицированная рабочая сила, которая к тому же даже в третьем поколении обычно считает страну пребывания не родиной, а ресурсом для добычи благ. Эти чужую для них страну из ямы вытаскивать не будут. Так с кем тогда, как выражался, Липатов «строить империю» ? Строители империи придут за офисным планктоном и студентами, это единственные источники из которых в современной России можно забрать избыток молодых и работоспособных граждан, если придет такая нужда.
И действительно, чего властям терять? Рухнет ВВП, не будет налогов? Так он и так рухнет как хрустальный графин с небоскреба, когда США, Европа и Китай объявят России санкции. Стоит только перестать покупать у России нефть и газ... А они могут, раз пошла такая игра, и дело дошло до выдвижения ультиматумов. Не исключено, что власть как раз принимает максимально разумные шаги для сохранения государства, пока еще есть время и ресурсы. Следующим действием может быть уже прямая мобилизация, тут уж не до рыночных механизмов. Разве что все может изменится по результатам экспедиции к Альваланам... Ждать осталась недолго – послезавтра старт. А сейчас – пожалуй, пора спать.
Глава 6.
Заправлены в планшеты космические карты...
Взлетали в непогоду, в метель. Правда, очень уж сильного ветра не было, но снег падал густо, так что за окнами автобуса, доставлявшего офицеров к стартовому столу номер девять, почти ничего не было видно. Всего четырнадцать человек – одиннадцать парней из бывшего первого взвода, нахохлившийся Липатов, странно похожий в своей не по размеру маленькой пилотке на худого полинялого суслика, и двое здоровых краснорожих мужиков с военной выправкой, но без знаков различия, одетых в кожаные комбинезоны техников, видимо отправлявшихся на орбиту к Варягу этим же кораблем. Все молчали, думая каждый о своем, только один из техников что-то возмущенно рассказывал своему соседу таким громким шепотом, что было слышно во всем автобусе.
– И ты представляешь Михалыч, эта, значит, врачиха на медкомиссии мне и говорит: у вас алкоголя в крови две сотых промилле, и давление сто шестьдесят на сто десять. Вы, Анатолий Сергеевич, вчера пили что ли? Я должна вас со старта снять, с такими показаниями нельзя. Вот коза, да? – разобрал Илья, ненадолго прислушавшись к его монологу. – А ей отвечаю: уважаемая Антонина Степановна, что вы, я вообще не пьющий. Кваса с утра только глотнул. А давление у меня всегда повышенное, организм такой, с детства ниже ста сорока никогда не было. К тому же я перед вами сейчас чуть-чуть нервничаю, потому что всегда перед умными и красивыми женщинами робел, от этого и давление подскочило. Не снимайте меня, я здоров как бык. Ну и прочую пургу несу в таком же духе...Еле-еле эту козу уболтал, допустила к старту.
– Его сосед слушал собеседника с видимой неохотой, слегка брезгливо поджимая губы. Потом сказал, наконец, вполголоса с еле заметной презрительной ноткой:
– Завязывал бы ты уже с бухлом, Сергеич.
– А я что, я, считай, завязал. Мне вчера принять надо было, чтобы заснуть. Знал бы ты Михалыч, как я этой ракеты боюсь. На орбите нормально, а вот взлетать... Боюсь я. Ее ж трясет, так что сердце из груди выпрыгивает, каждый раз думаю, что сейчас мне конец придет.
– Все боятся – рассудительно отозвался Михалыч. – А пить нельзя. У тебя же Сергеич руки золотые, ты же тестировщик от бога, потому и терпят пока... Хочешь профессию на водку променять? Это у нас быстро бывает. Один раз тебе прокатило, второй раз точно снимут. И со старта и с работы. А времена нынче сам знаешь какие – за нашу работу держаться надо, а то комитет новую в два счета найдет, пикнуть не успеешь. Говорю тебе – завязывай.
– Вот и ты меня не понимаешь – обиделся мужик и замолчал, отвернувшись к окну.
– Да чего тебя понимать-то? – Пожал плечами его собеседник. – Чай не бином Ньютона. А завязывать надо, Сергеич. – Однако его собеседник не ответил, с преувеличенным вниманием глядя на пляску снежинок за оконным стеклом.
– Мне, наверное, тоже, как тому Сергеичу, пора завязывать, – невольно подумал про себя Илья. – Позавчера пил, вчера пил, сегодня...в голове мягким, обволакивающим, волшебно – искристым туманом давали о себе знать выпитые тайком на троих с Борей и Кимом сразу перед посадкой в автобус триста граммов виски. Памятуя о первом опыте полета на орбиту, запасенные корейцем две полулитровые пластиковые бутыли парни «раздавили» буквально за пять минут в туалете, чтобы «не укачало» при старте, и вот сейчас они, наконец, «постучались» в голову. В отличие от военных основного экипажа звездолета и рабочих орбитальных верфей, которые перед стартом проходили медкомиссию, офицерами и Липатовым практически не интересовались, держа их чуть ли не за неодушевленный груз. Для гражданского ведомства, контролирующего орбитальные работы по подготовке к старту, они были чужими, для космонавтов из экипажа Варяга тоже. Десантники основной боевой группы Варяга то ли уже были на борту, то ли прибудут позже – Липатов не объяснил. Он вообще сегодня был невесел и неразговорчив и, похоже, махнул на своих подопечных рукой. Ничего хорошего такое поведение командира не предвещало, но думать об этом Илье не хотелось – и так достаточно проблем.
– А впрочем, какой смысл сейчас об этом думать? – Пришла в голову Ильи ленивая мысль. – Если удастся вернуться, то и буду разбираться. На орбите все равно сухой закон. Не до этого сейчас тебе, товарищ Красиков.