Вероятно, именно поэтому в 1938 году чехи казались членам дипломатического корпуса в Праге и даже самому германскому послу стойким и мужественным народом, который немедленно возьмется за оружие в случае агрессии со стороны Германии. Чехословакия – эта богатая и цивилизованная страна с мощной военной промышленностью и хорошо оснащенной армией – просто не могла, по общему мнению, сдаться без борьбы и добровольно надеть на себя цепи рабства. Западная дипломатия не допускала такой возможности и принимала все меры, чтобы предотвратить военные действия.
Но вот разразилась вторая мировая война, и сколько больших и малых, богатых и цивилизованных государств превратилось в колонии. А западные дипломаты продолжали спрашивать друг друга: «Что случилось?» и «Как это могло получиться?», расценивая события как стихийные бедствия, которые происходят вопреки всяким расчетам. Большинство своих побед Гитлер одержал только потому, что в правящих кругах противостоящих Германии государств господствовали такие настроения.
С 1938 года в Западной Европе царил дух Мюнхена. Сколько горьких уроков получила с тех пор западная дипломатия, сколько тяжелых испытаний она перенесла, но все еще не пробудилась от своего глубокого беспечного сна. И весь этот «свободный мир», как он именуется в современной политической литературе, представляет на деле лишь узкий и маленький клочок земли… Беда в том, что избалованные господа западные дипломаты общаются только с себе подобными и не знакомы с людьми иного склада. Они полагают, что могут чего-нибудь добиться своим краснобайством.
Когда писались эти строки, то есть в 1953-1954 годах, именно такими я представлял себе недостатки западной дипломатии, и они казались мне настолько серьезными, что это невозможно было даже выразить словами.
АЛБАНИЯ
Тирана (1934-1935 гг.)
Длинный путь в Албанию утомил меня, и на душе было тяжело… При одном упоминании о поездке в Албанию на ум турка приходит или убийство кинжалом из-за угла, или выстрел в спину. Во время балканской войны [31] там погибла вся наша армия, а ее командующего Рыза-пашу ночью зарезали в особняке албанского вельможи, куда он был приглашен как гость. И вот здесь, в том же особняке, ныне ставшем королевским дворцом, через несколько дней я должен вручить королю Зогу свои верительные грамоты. Король Зогу на портретах выглядит респектабельным и благородным, однако это был человек, который сумел, в свою очередь, прикончить убийцу Рыза-паши и сесть на его место.
Рассказывают, что на столе в зале, где король принимает иностранных послов, всегда наготове огромный парабеллум. Правда, и я, собираясь в дорогу, поступил предусмотрительно, положив в портфель пистолет. Мне пришлось здорово повозиться, чтобы переложить его в карман, когда наш пароход приближался к берегам Албании. Но оказалось, что мои опасения были напрасными. Зря я возился!
И вот передо мной раскинулся Дуррес с белым песчаным берегом и зелеными холмами вокруг в приятном свете прохладного осеннего утра. С пристани улыбаются друзья и знакомые… На сердце у меня такое чувство, будто я, после долгой разлуки, возвратился туда, где прошли мои детство и юность.
Полагаю, что встречавшие меня чувствовали то же самое. Да, постойте, дайте-ка взглянуть: разве это не доктор Кемаль-бей, хозяин здания нашего посольства, лет пятнадцать назад студент-медик, проживавший вместе с Ахметом Хашимом в пансионе одной гречанки на Хайдарпаше [32]? А кто же, как не Ахмет Небиль, этот высокий, красивый человек, некогда изучавший литературу с моим товарищем по школе Баха Тевфиком? Не его ли подпись стояла под коротенькими «белыми стихами», опубликованными в некоторых журналах Стамбула? А как можно не узнать в этом полном албанском депутате, скромном и застенчивом, как юноша из Анатолии, Фазыл-бея из Шкодера, с которым у меня когда-то было несколько дружеских встреч? А секретаря нашего посольства Тевфика Тюркера я знал еще со времен национально-освободительной войны. Среди встречавших только двоих я видел впервые: один из них был начальник протокола, а второй – обосновавшийся в Тиране турецкий купец.
Этот последний держался тоже так, будто знаком со мной уже лет сорок; он сразу занялся моими чемоданами и венками, велел носильщикам погрузить их в машины. То и дело он спрашивал, нет ли у меня каких-либо распоряжений. Начальник протокола, держа шляпу в руке, почтительно шагал рядом. Как раз в этот момент секретарь посольства Тевфик-бей шепнул мне на ухо: «Господин посол, у его величества короля два дня назад скончалась мать. Будет очень хорошо, если вы выразите ваше соболезнование человеку, который следует рядом с вами».
Я ничего не слыхал об этой смерти.
Сразу же сделав печальное лицо, я сказал: «Как жаль, что, вступая на землю вашей прекрасной страны, я не могу испытывать полную радость. Я очень опечален несчастьем, постигшим его величество короля». Думаю, что эти слова сделали отношения между нами и нашими албанскими друзьями более теплыми. Когда мы выехали на дорогу к Тиране, мы почувствовали себя одной семьей, возвращающейся с загородной прогулки.
Как приятна дорога между Дурресом и Тираной!.. Она похожа на дороги Эгейского побережья нашей страны. Пологие спуски, некрутые подъемы, прохладные речки, рощицы справа и слева, небольшие села с побеленными домами все время напоминали мне места моего детства. Мне хотелось высунуть руку из окна автомобиля и все нежно погладить. Особенно тронули меня светлоголовые смеющиеся деревенские ребятишки в белой одежде и приветствия усатых пастухов, выбегавших на дорогу. Какой чистой, опрятной и национальной была их одежда! До самой Тираны мы не встретили ни одного оборванца.
Тирана похожа на городок Западной Анатолии. Здание нашего посольства находится на окраине. Давно уже я не жил в таком просторном и удобном особняке. После моей пятикомнатной квартиры, которую я снимал в Анкаре, этот особняк, как мне показалось, не отличался от дворца. Нельзя было оторвать глаз от прекрасных занавесей и уютной обстановки столовой, кабинета и спальни. У моего предшественника Рушена Эшреф-бея был тонкий, артистический вкус! Мы ходили из одной комнаты в другую, с удовольствием присаживались на удобные кресла и диваны.
Чувствовали мы себя с женой как новобрачные. А почему бы и нет? Чем этот дом отличался от свадебного дворца? Все внимание, уважение, интерес и усердие присутствующих были сосредоточены на нас двоих. У нас просили фотографии, расспрашивали о впечатлениях, поднимали бокалы с шампанским с возгласами «Ваше здоровье!». Молодой слуга изгибался перед нами до пола, а прислуга вертелась волчком, твердя то и дело «ваше превосходительство», «ваше превосходительство».
Но, оказывается, настоящего благополучия я достиг после вручения верительных грамот монарху. Сделать это было не так легко: во дворце был объявлен траур в связи со смертью матери короля Зогу. Правда, траур вместо сорока дней длился всего двадцать, по словам короля Зогу, якобы в знак уважения к послу Турции. Но и этот срок нашего пребывания в «венецианском дворце» до дня королевского приема показался мне довольно длительным и скучным.
Правила протокола требовали, чтобы я в течение этого периода ни с кем не вступал в контакт. Я не мог приступить к исполнению своих официальных обязанностей, и нашу страну пока представлял не я, «его превосходительство посол», а секретарь посольства в качестве «временного поверенного в делах». Тевфик-бей не считал нужным передать мне документы и ключи от сейфа, хотя в нем ничего и не было, и не допускал моего вмешательства в дела. Словом, в особняке, именуемом посольством, я жил на положении гостя. Передо мной ставили изысканные кушанья, стелили безукоризненно чистую постель, а готовый к моим услугам автомобиль стоял у ворот. Но не я был хозяином всей этой роскоши. Таким образом мы с женой, как туристы в отеле, прожили в этом громадном доме двадцать дней.
В полдень мы садились в новенький сверкающий «бьюик» с маленьким флажком Турции на боковом крыле и выезжали на продолжительные прогулки в горы.
Иногда мы заглядывали в неизвестные загоны, хижины и деревни, усаживались под навесом кофеен и беседовали с местными жителями. Некоторые из них говорили по-турецки. Но почти все, и стар и млад, проявляли к нам такое внимание и дружелюбие, что с ними можно было договориться и без знания языка.
31
Балканские войны (1912-1913 гг.) – две войны на Балканском полуострове: первая балканская война (9 октября 1912 г. – 30 мая 1913 г.) – война государств Балканского союза, образованного в 1912 году, в который входили Болгария, Греция, Сербия и Черногория, против Турции; вторая балканская война (29 июня – 10 августа 1913 г.) – война между Болгарией, с одной стороны, и Сербией, Грецией, Румынией, Черногорией и Турцией – с другой.