И. ЖУКОВСКИЙ
КАК Я СТАЛ ДИПЛОМАТОМ
Этот прохладный осенний вечер 1934 года навсегда останется в моей памяти.
Я только что вернулся в Анкару после длительного пребывания за границей, где лечился, а потом участвовал в работе международного конгресса. На первых же порах я поспешил навестить Шюкрю Кая, тогдашнего министра внутренних дел. Среди моих коллег по меджлису [1] он был одним из тех немногих, с кем я любил поговорить и просто, по-дружески, обменяться мнениями, выходя за рамки обычной партийной болтовни о политике.
На сей раз, однако, я шел к нему не для дружеской беседы, а, наоборот, собирался обсудить с ним самый заурядный вопрос внутрипартийной жизни. И что всего хуже, вопрос этот был связан с моей собственной особой. Еще несколько дней назад Васыф Чинар[2], которого я встретил в Стамбуле, сказал мне: «Вчера вечером во дворце я стал свидетелем пушечных залпов, выпущенных в твой адрес…»
Речь шла об издаваемом мной журнале «Кадры». Как сообщил мне Васыф, генеральный секретарь партии утверждал, что материалы, которые публикует «Кадры», якобы подрывают государственную экономическую политику и даже расшатывают основы самого режима. Если так будет продолжаться и дальше, министр торговли будто бы столкнется с целым рядом трудностей; существует также опасность возникновения отдельных группировок в рядах народно-республиканской партии.
«За столом, – продолжал Васыф, – было много народу. Говорили все, кроме Исмет-паши[3] и Шюкрю Кая, которые сидели и молчали, устремив глаза куда-то в пространство. Наконец, Гази[4] вышел из себя и обрушился на министра внутренних дел: «Когда же ты уладишь этот вопрос?» Тут даже те, кто жаловался на тебя, потеряли дар речи. Шюкрю Кая опустил голову и пробормотал: «Обращайтесь к премьер-министру, мой паша[5], к премьер-министру…» И знаешь, как поступил тогда Гази? Он повернулся к Исмет-паше и сказал: «Смотри-ка, всю вину сваливают на тебя!» Потом добавил про себя, но достаточно громко: «Хотя в этом есть доля правды. Ты даже написал статью для «Кадров». Умом и сердцем ты с ними». Исмет-паша сделал вид, будто ничего не слышал…»
Васыф взглянул на меня и, заметив, что я улыбаюсь, набросился на меня со словами:
«Чего это ты смеешься, братец, словно я пересказываю тебе веселый спектакль? Я говорю об опасности, которая нависла над твоей головой. Правда, там за столом многое иной раз смахивает на театральное представление: копают кому-нибудь яму, глядишь, уже могильный холм насыпали, а «мертвец» вдруг оживает. Да и сам Гази частенько распекает и отчитывает кого-нибудь, а через час-другой уже проявляет к нему самое доброе расположение. Но на сей раз дела обстоят совсем не так. Могу тебя заверить. И ты должен немедленно предпринять какие-то шаги, чтобы исправить положение…»
Я знал Васыфа как человека смелого, благородного и к тому же весьма искушенного в политике. Понятно поэтому, что к его словам я отнесся с полной серьезностью. В них не было ни преувеличения, ни каких-либо задних мыслей. И все же я улыбался, так как не впервые заочно попадал у Ататюрка[6] на скамью подсудимых. Около двух лет назад как-то утром у меня в доме раздался телефонный звонок. Звонил Фалих Рыфкы[7]. Он сообщил, что накануне у Ататюрка слышал по моему адресу довольно веские обвинения. Сдавленным голосом (то ли от волнения, то ли от бессонницы) Фалих говорил:
– Вчера в Чанкая[8] состоялось заседание президиума партии. Генеральный секретарь и несколько членов центрального комитета долго обсуждали статью, которая появилась в «Кадрах», и требовали наложить на тебя дисциплинарное взыскание. Вероятно, сегодня к вечеру ты получишь соответствующий ультиматум, продиктованный самим Гази. Смысл его таков: или измени свое поведение, или убирайся вон из партии. Лучше всего, если ты, не теряя даром времени, сам пойдешь к Гази. Но не откладывай это до вечера. В три, самое позднее в четыре часа ты должен быть у него.
Я последовал совету Фалиха и в тот же день, в три часа без нескольких минут, с трудом переводя дыхание, уже стоял перед старшим адъютантом президента Джелялем. Этот добросердечный человек уже знал причину моего визита.
– Вы очень хорошо сделали, что пришли, – сказал он. – Я постараюсь, чтобы вас приняли до обеда. Но вчера президент лег очень поздно и сейчас еще спит. Когда встанет? Этого я не знаю, но думаю, что ждать вам придется долго…
Разумеется, я не мог дожидаться приема в кабинете старшего адъютанта, ибо в этом случае мне, вероятно, пришлось бы просидеть здесь несколько часов.
– В таком случае я буду ждать дальнейших распоряжений в доме Рушена Эшрефа, – сказал я.
Дом моего друга Эшрефа был расположен поблизости от дворца, и там находилась моя жена, которая в этот день ни за что не хотела оставить меня одного. Она и супруга Рушена встретили меня с большим волнением. По моему скорому возвращению они поняли, что я не был принят Гази, но они вздохнули с облегчением лишь тогда, когда узнали от меня все подробности. Бежали минуты, проходили часы, но телефонного звонка, которого я ожидал с таким нетерпением, все не было. Беспокойство в наших сердцах сменилось чувством какой-то безнадежности. Рушен то и дело вставал и подходил к окну, будто сообщение о моем вызове должно прибыть с нарочным. Стрелки часов уже приближались к шести, однако никто не звонил, и улица перед домом была по-прежнему пуста… И тут вдруг до нас донесся шум приближающегося автомобиля и мотоциклов. Мы бросились к окнам: Гази в сопровождении своего обычного эскорта направлялся в город.
– В такое время он может ехать только в свое имение. Наверное, он вызовет тебя туда, – сказал Рушен.
Не знаю, на самом деле он так думал или просто хотел меня успокоить.
Вдруг автомобиль остановился. Он постоял несколько секунд, точно сидевшие в нем пребывали в нерешительности, куда им ехать, потом снова тронулся с места, свернул за угол против особняка Исмет-паши и выехал на улицу, где был расположен дом Рушена. На нас это произвело впечатление удара грома, но мы были потрясены еще больше и широко раскрыли глаза, как при виде чуда, когда минуту спустя перед нами предстал сам Гази в сопровождении своего адъютанта.
Лицо его было приветливо, а глаза сияли радостью, которая могла бы растопить любое сердце. Поздоровавшись с дамами, он с улыбкой обернулся ко мне.
– Ты хотел повидаться со мной, Якуб Кадри, – сказал он, – вот я и пришел. Ну-ка, рассказывай, в чем дело?
Я собирался сказать ему очень много, однако в тот момент все сразу вылетело у меня из головы.
Мы сели. Продолжая улыбаться, Гази внимательно смотрел на меня.
– Мой паша, – начал я, – вам, конечно, известно, что вот уже несколько месяцев, как я издаю журнал под названием «Кадры». Цель этого журнала – пропаганда идейных основ революции и приведение в единую систему принципов народно-республиканской партии. Теперь, однако, я вижу, что кое-кто понял меня неправильно, и мой журнал вызывает много споров и нареканий, которые лишь беспокоят ваше превосходительство. Поэтому я принял решение: немедленно закрыть «Кадры», о чем и хочу вам доложить…
Лицо Гази стало серьезным.
– Нет, – сказал он, – журнал ты не закроешь. Но если мне на глаза снова попадется какая-нибудь путаная статья, вроде той, что мы обсуждали вчера вечером, я попрошу тебя и твоих коллег зайти ко мне и объяснить, что именно вы хотите в ней сказать. А сейчас еще раз просмотрим эту злополучную статью.
Адъютант вытащил из кармана сложенный вдвое номер «Кадров» и, подойдя ко мне, показал несколько строчек, подчеркнутых красным карандашом. Они гласили: «До тех пор пока революция остается делом одной личности или даже группы лиц, она не может стать достоянием всей нации».
– Не понимаю, – сказал я, – почему мои коллеги по партии так недовольны этим положением. Разве не вы сами неоднократно заявляли в своих речах, что революция свершилась по воле всей нации?
1
Меджлис (парламент) – Великое национальное собрание Турции. (Здесь и далее примечания переводчика и редактора. Примечания автора отмечены особо.)
2
Васыф Чинар – турецкий дипломат, дважды был послом Турецкой Республики в Москве (в 1928-1929 и в 1934-1935 гг.).
3
Исмет Иненю (1884-1973 гг.) – видный государственный и политический деятель, был премьер-министром и президентом Турции.
4
Гази – почетный титул героя-победителя, присвоенный меджлисом Мустафе Кемалю, основателю Турецкой Республики.
6
Ата – отец. Ататюрк – отец турок. Фамилия, присвоенная Мустафе Кемалю Великим национальным собранием Турции.